Шерлок Холмс и рождение современности - [12]

Двадцатидевятилетний Вильгельм был порывист и неосторжен, так что вполне мог написать столь взрывоопасное послание. И даже тот факт, что (по словам лорда Беллинджера) «министры ничего не знают об этом письме», весьма характерен — по наследству от дедушки Вильгельма I и отца Фридриха III, царствовавшего всего три месяца и шесть дней, кайзеру достался властный и осторожный советник, канцлер Отто фон Бисмарк.

Старый канцлер нервическо-романтических экзерсисов не одобрял. Вильгельм II опекой Бисмарка тяготился и отправил его в отставку в 1890 году. Так что здесь версия об авторстве послания похожа на правду.

Но в остальных деталях возникает серьезное расхождение. В 1888 году Европа еще не была поделена на два военных союза. Существовал Тройственный союз («Двойственный» германо-австрийский с 1879 года; в 1882 году из-за соперничества с Францией в западном Средиземноморье к договору присоединилась Италия). По другую сторону линии политического фронта — пока еще не в качестве союзников, а, так сказать, поодиночке — находились Россия и Франция. Их сближение начнется только через три года после смерти Эдуарда Лукаса. Соответственно, сейчас, в 1888-м, речь идет о несколько иной ситуации. Более того, в те годы, до самого конца XIX века, главным соперником Британии была Франция. Именно французы неслись по Африке наперегонки с англичанами, стараясь отхватить как можно больше территории; забег закончился лишь в 1898 году у Фашоды на Верхнем Ниле, где столкнулись два отряда, французский и британский. Африку поделили; только после этого для Лондона и Парижа оказалось возможным искать общего врага. К тому времени даже британцам стало ясно, что таковым является Германия: она (пусть и на вторых ролях) участвовала в разделе Африки, она по уровню развития промышленности обгоняла Великобританию, она приняла программу строительства мощного военно-морского флота. В 1904 году, когда сочинялось «Второе пятно», Великобритания и Франция подписали договор, легший в основу создания Антанты. Возникает вопрос: отчего Конан Дойль пририсовал сюжету 1888 года международную обстановку кануна 1904-го? Случайно, по рассеянности? Или же в этом тексте был прямой политический месседж, нам уже практически непонятный? Не есть ли «Второе пятно» манифест британского нейтралитета?

Если так, то получается следующее. Эдуард Лукас — французский агент. Об этом говорят не только политический контекст истории с письмом, но даже самые простые бытовые детали. Лукас живет двойной жизнью: в Лондоне он богатый холостяк, светский лев и тенор-любитель, а в Париже — мсье Фурнье, муж мадам Фурнье. Более того, подозрительная скорость, с которой французская полиция раскрыла убийство Лукаса и передала британцам все данные о креолке, рехнувшейся по возвращении из таинственного путешествия в Лондон, говорит о том, что французы с самого начала следили за ситуацией и после преступления попытались быстро замести следы, выставив своего агента банальным донжуаном. Да, это они, коварные французы, шантажировали жену британского министра, они побудили ее украсть письмо, они хотели англо-немецкой войны — и все для того, чтобы ослабить ненавистную Германию (а вместе с ней и Италию). Собственно — за исключением Италии, которая обманула партнеров по Тройственному союзу, — все так и вышло в 1914–1918 годах. Получается, что, поместив в шкатулку Хоупа (Hope по-английски «надежда») эти три документа, Артур Конан Дойль предоставил читателю 1904 года возможность догадаться, как именно и в результате чего начнется европейская катастрофа.

Кто же адресат его месседжа? Он тот же, что и главный, находящийся за кулисами, герой «Второго пятна». «Общественное мнение», так сказано в русском переводе Н. Емельянниковой (в оригинале, конечно, немного уклончивее: «its publication would undoubtedly lead to a most dangerous state of feeling in this country. There would be such a ferment, sir, that I do not hesitate to say that within a week of the publication of that letter this country would be involved in a great war»). Вот источник беспокойства Беллинджера и Хоупа — общественное мнение, настроения подданных Виктории; не будь его, опрометчивое письмо иностранного монарха не представляло бы особой угрозы — учитывая, конечно, что монарх одумался и раскаивается. Перед нами тип внешней политики (и просто политики), так сказать, смешанного периода; в ходу еще монархии, цари, короли, императоры, они ведут частную переписку, которая имеет какое-то значение, но главное действующее лицо — общество, оно может ввергнуть в войну собственную страну. Точнее, не само общество, а правительство, сформированное в результате всеобщих выборов.

Монархи пишут друг другу послания и считают себя вершителями судеб народов, будто на дворе все еще 1815 год, Венский конгресс, Меттерних, или даже еще раньше, до Робеспьера, будто все еще Ancien Régime. Поведение возомнивших себя Навуходоносорами и наполеонами пациентов психушки, которые воображают, что повелевают санитарами. Другое дело, что эту вздорную переписку лучше не показывать публике — она же, публика, в патриотическом раже примется размахивать флагами, бряцать оружием, а тут выборы на носу. И, воленс-ноленс, придется воевать, — вздыхают министры и лидеры парламентских фракций.