Шерлок Холмс и крест короля - [21]

Минуло десять часов вечера, а долговязая фигура Шерлока Холмса все еще склонялась над камешком, оставленным мисс Кастельно. Сыщик рассматривал его уже несколько минут, вставив в глазную впадину увеличительное стекло, как делают ювелиры. Наконец, вынув свой монокль, мой друг выпрямился.

— Думаю, Ватсон, нам следует взяться за дело серьезнее. Ведь мы с вами не какие-нибудь торговцы часами и побрякушками.

С тех пор как мы проводили мисс Кастельно на вокзал Кингс-Кросс, Холмс едва ли обменялся со мною парой слов, а в последние полчаса и вовсе хранил молчание. Теперь он встал со своего кресла, подошел к шкафу, где у него хранилась всякая всячина, имеющая отношение к естественным наукам, и извлек оттуда прибор — гидроскопические весы в корпусе из красного дерева с золоченой надписью «Э. Дертлинг, Лондон». Холмс поставил их на свой стол.

С виду устройство представляло собой полированный ящик без боковой стенки примерно десяти дюймов в высоту, двенадцати в длину и шести в ширину. К донцу при помощи медного штыря крепился механизм с двумя крошечными чашами. На нижнем краю короба находился штурвал регулировки. Сейчас прибор был настроен на взвешивание предметов массой не более одного миллиграмма.

— Полагаю, температура воздуха в нашей гостиной примерно равняется шестидесяти градусам Фаренгейта [7], — нарушил паузу Холмс. — Как вы считаете, Ватсон?

— Конечно, не меньше, поскольку камин горит ярко, а шторы задернуты.

Холмс взял камешек мисс Кастельно и потер щеткой, чтобы очистить поверхность от налипших частиц. Затем поместил его в петлю из тонкой проволоки, свисавшую с правой чаши весов, и отрегулировал механизм. Взвесив предмет в воздухе, Холмс взял его хирургическими щипцами, подставил под чашу маленький сосуд и опустил ее, погрузив камешек в воду. Решив удалить пузырьки, которые могли придать маленькому телу плавучесть, мой друг воспользовался тонкой кисточкой.

Наблюдая за тем, как усердно Холмс трудится, я не мог не заметить, что в данный момент он походит не столько на известного консультирующего детектива, сколько на счастливого ребенка, получившего рождественский подарок. Вероятно, разница между тем и другим и впрямь не так уж и велика.

Вооружившись медным механическим карандашом, Холмс сделал несколько записей на безукоризненно накрахмаленной белой манжете своей рубашки. Очевидно, он получил ответ на свой вопрос.

— Если мы верно определили температуру воздуха, Ватсон, — а я не думаю, что погрешность велика, — удельный вес этого минерала составляет три целых и девятьсот девяносто три тысячных. Вряд ли это андрадит: я осторожно тронул его перочинным ножом, но царапины на поверхности не осталось. На цирконий и ему подобные камни также не похоже. Следовательно, перед нами та или иная разновидность корунда. Тверже его могут быть только алмаз и карборунд. А по шкале твердости, созданной в тысяча восемьсот двенадцатом году неподражаемым профессором Фридрихом Моосом, данное значение превосходит лишь алмаз. Но это однозначно не он, поскольку удельный вес слишком велик. Вот, пожалуй, и все выводы, которые мы сейчас можем сделать.

Я давно ждал, когда Холмс произнесет нечто подобное. Из боязни уязвить его я не обмолвился о том, что простой комок глины, подобранный на линкольнширском болоте, вовсе не обязательно скрывает внутри бриллиант или является ценной уликой. Молча наблюдая за работой своего друга, я с тоской думал о сне: наутро нам предстояла долгая дорога. Наконец я зевнул, потянулся и, попросив меня извинить, отправился в постель.

Полагаю, моя голова опустилась на подушку примерно в половине двенадцатого, а через несколько часов меня разбудил ужасающий вопль. Именно так я представлял себе крики банши — привидений-плакальщиц из старинных ирландских сказаний. Я сел на кровати. Сердце бешено колотилось от испуга, к которому в немалой степени примешивалась досада.

Прежде чем я успел зажечь свечу, безумный визг повторился. Он доносился снизу. Вполне очнувшись ото сна, я понял, что слышу не крик одушевленного существа, а какой-то механический звук. Часы показывали десять минут четвертого. Очевидно, Шерлок Холмс еще не ложился.

Я нисколько не сомневался в том, что вой и скрежет, поднявшие меня с постели, не только были слышны по всей лестнице, но и переполошили жителей соседних домов на Бейкер-стрит. Завязав пояс халата и вооружившись свечой, я направился в гостиную. На полпути вниз я заметил на маленьком стульчике у двери одинокую фигуру. Свет дрожащего свечного пламени явил моему взору миссис Хадсон. Наша почтенная хозяйка сидела, закутавшись в шаль, накинутую поверх ночной сорочки, и слегка раскачивалась взад-вперед. Закрыв лицо руками, она причитала, словно рыдая без слез:

— О, этот звук! Этот ужасный, ужасный звук! Когда же он прекратится? — Тут достойная леди подняла глаза и увидела меня, стоящего на площадке лестницы со свечой в руке, подобно призраку Банко [8]на сцене театра «Лицеум». — О доктор Ватсон! Ни один из джентльменов, что жили здесь все эти годы, не был для меня столь тяжким испытанием, как мистер Холмс! Что же мне делать?! Что я скажу завтра нашей соседке миссис Армитаж?