Шерлок Холмс и десять негритят - [8]

Мисс Марпл закатила глаза.

— Вы сказали, грибы были отравлены? — осторожно переспросил Холмс.

— Я оговорился, — ухмыльнулся Гудвин. — Они были просто несъедобны.

— Ах вот как…

Ватсон успокаивал мисс Марпл:

— Вам сейчас станет лучше. Это была только шутка.

— Я потеряла сознание, доктор? — еле слышно спросила она из-под чепца.

— Да.

— Надеюсь, этим никто не успел воспользоваться?

— Что она имеет в виду? — пробормотал Жюв.

— Не ваше дело, месье, — одернул его Пуаро. — Бедняжка бредит.

Тем временем Томас поднес мисс Марпл новую порцию коньяка. На счастье, Марлоу находился в этот момент на другом конце комнаты, и весь коньяк достался мисс Марпл.

Старушка заметно повеселела. Ее щечки сразу порозовели, во взгляде появился рассудок.

— Какое замечательное средство, доктор Ватсон!

Доктор улыбнулся, погладив ей руку.

Эркюль Пуаро нахмурился. Этот жест показался ему фривольным и неуместным. Но отвесить доктору пощечину было явно не с руки.

— Так кто все-таки завел граммофон и поставил пластинку? — спросил Коррадо Каттани. — Не ты ли, Томас?

— Я не знал, что это за пластинка, синьор комиссар. Если бы я знал, я бы ее разби-и-ил.

— Охотно верю, — сказал Холмс, — но все же, Томас, вам лучше объясниться.

— Я выполнял указания, сэр.

— Чьи указания?

— Хозяина Киллерданс-холла.

— А именно?

— Я должен был поставить пластинку в тот момент, когда гости примутся за кофе, а мисс Марпл заговорит об у-у-убийстве.

— В самом деле, — вспомнил Холмс. — Перед всем этим она упомянула о каком-то чисто английском убийстве.

Дворецкий принялся с достоинством ковырять в ухе.

— Но позвольте, — вмешался Жюв, размахивая руками перед его носом, — мисс Марпл могла и не заговорить об убийстве!

— Это исключено, — сказал Гудвин. — Подозреваю, что ее голова забита одними убийствами.

— К сожалению, вы правы, месье, — вздохнул Пуаро. — Ох уж эта наша тяга к большому искусству…

— Искусству?! — вскричал Жюв. — Что вы такое несете, месье Пуаро?!

— Да, месье Жюв, я, Эркюль Пуаро, видел преступления, которые можно было бы назвать произведениями искусства, — важно подтвердил старичок, — в том смысле, что у преступника была творческая фантазия.

— Истинно так, — поддержал его отец Браун. — Не удивляйтесь, сын мой, преступление далеко не единственное произведение искусства, выходящее из мастерских преисподней.

Холмс не отступал от дворецкого ни на шаг.

— Дальше, Томас, — требовательно сказал он.

— Мисс Марпл заговорила об убийстве, и я поставил пластинку-ку-ку.

— Кстати, джентльмены, судя по этикетке, пластинка называется «Лебединая песня Собаки Баскервилей», — объявил Холмс.

— Я не боюсь собак, распевающих лебединые песни, пусть они даже танцуют собачий вальс! — буркнул Мейсон. — Делла, можете записать эту мысль.

— С удовольствием, шеф. Она просто восхитительна!

Отца Брауна внезапно прорвало.

— Неслыханная наглость! — возопил он. — Ни с того ни сего бросать чудовищные обвинения. Мы должны что-то предпринять. Пусть этот тип, кто б он там ни был…

— Вот именно, — сердито пробормотала старушка Марпл, прикорнувшая было на груди у доктора Ватсона, но разбуженная визгливым голосом священника. — Кто он такой, этот тип? Если он всерьез полагает, что я…

— Пуаро, оттащите ее куда-нибудь, — попросил Гудвин. — Больно видеть, как мадам страдает.

Пуаро попытался приподнять мисс Марпл.

— Я помогу вам, сэр, — сказал доктор Ватсон, и они вдвоем вывели шатающуюся старушку из комнаты.

Часть 2. В добрый час!

Глава 10. Золотые пауки

С болот донесся протяжный и невыразимо тоскливый вой. Начавшись с невнятного стона, этот звук постепенно перешел в глухой рев и опять сник до щемящего сердце стона.

— Какие жуткие звуки, — повела плечами Делла Стрит. — Просто мурашки по коже.

— Похоже на Собаку Баскервилей, — задумчиво произнес Холмс.

— Интересно знать, чего она так развылась, — буркнул инспектор Жюв.

Арчи Гудвин осклабился.

— Надрывается, как будто ей прищемили дверью хвост.

Ниро Вульф поморщился.

— Фу! Псину, видно, здесь никто не кормит.

— Голод тут совершенно не при чем, — с умным видом заметил Мейсон. — Собаки воют к покойнику.

Слова адвоката больно задели маленького священника. Отец Браун встал и, гневно нахмурясь, заговорил с кротким пылом:

— Сын мой, я осуждаю вас за то, что вы, благо собака говорить не умеет, выступаете от ее имени! Вас коснулось поветрие, имя которому — суеверие. Люди утратили здравый смысл и не видят мир таким, каков он есть. Тут и собака что-то предвещает и поросенок приносит счастье… Так вы катитесь назад, к обожествлению животных, обращаясь к священным слонам, крокодилам и змеям. И все лишь потому, что вас пугает слово «человек»!

— Отдаю должное вашему красноречию, святой отец, — сказал Мейсон. — Но ваши намеки на то, что это воет человек, просто смехотворны.

— Бог нас рассудит, — с достоинством ответил маленький священник, подобрал сутану и, отыскав задом свое кресло, сел со смиренным выражением на лице.

— Чтоб мне провалиться, но лично я не исключаю возможность убийства!

— Вряд ли, приятель, — сказал Марлоу. — И перестаньте запугивать меня до смерти… Вообще, не знаю, как вы, господа, а я бы не прочь выпить.

— Идет, — поддержал Гудвин.