Шерлок Холмс. Человек, который никогда не жил и поэтому никогда не умрет - [25]
Уильям Джиллетт в роли Шерлока Холмса, литографическая компания Дж. Оттманна, издатель Р. Г. Расселл, 1900 г.
Даже для представителей богемы успех имеет значение, а неудачи ранят:
Артур Рэнсом рассказывал о том, как посетил грязную каморку начинающего писателя, где тот ютился с женой и ребёнком:
Мы пили из пары бокалов, которые мой великий человек достал из коробки в углу.
Потом он заговорил о литературе, да так хорошо, что несвежая постель, грязная комната, жена и ребёнок как будто перестали существовать. Несмотря на немытые руки и нестираный халат, он снова встал на путь величия. Изящным жестом он поднял бокал, взглянув на рубиновое вино, а сам рассуждал об Эдгаре Аллане По и его методах… От По мы перешли к детективам и детективным историям: Габорио, Шерлоку Холмсу и аналитическому подходу а потом к взаимодействию критики и искусства.
«После ужина», 1884 г., слева направо: Генри Ирвинг, Дж. Л. Тул и Сквайр Бэнкрофт, фотография рисунка, Фил Мей.
По словам Рэнсома, этот исключительный романист со временем добился определённых успехов и отказался от своего экстремального богемного образа жизни. В его случае самоотверженность и преданность, очевидно, окупились, хотя можно предположить, что время от времени он возвращался к своим старым привычкам. Ведь Рэнсом также говорит: «Бродяжничество — зависимость, от которой труднее всего убежать». В конечном итоге, однако, большинство представителей богемы, реальных или вымышленных, изменили своему пути, выйдя на пенсию или просто исчезнув на некоторое время, как, например, Холмс.
В любовных романах того периода, главными героями которых были преимущественно женщины, богема могла выступать искушением, ловушкой или неким обрядом посвящения, и погружение в неё всегда было временным. Капри, героиня романа Дж. Фицджеральд Молли «Никаких чудес. История богемной жизни», — натурщица (предшественница «Трилби» дю Морье), сперва бедная и беззаботная, предполагает, что вскоре оставит подобный образ жизни. «Я часто желаю, — говорит она художнику Марку, своему возлюбленному, — быть не такой богемной, как сейчас. Это всё очень хорошо и приятно, когда ты молод, но здесь, в Лондоне, надо становиться на путь респектабельности и благосостояния ещё подростком, особенно если ты женщина». Береника, наивная героиня романа Фанни Эйкин-Кортрайт «Богемная история любви», проводит время с мужчиной, которого считает своим дядей, бедствующим писателем, смирившимся с неудачей. «Приехав в Лондон два года назад, я был полон великих устремлений, — говорит он ей, — но теперь всё кончено». Он предпочёл бы «удобное кресло, уютный кабинет, хорошую гавайскую сигару в зубах, змеящиеся струйки дыма, мечты и мысли, грустные или весёлые, но только не свои, а других людей, о которых можно просто почитать». Эйкин-Кортрайт была набожной христианкой и учительницей в школе для девочек, которая придерживалась доктрины «гендерного разделения»; её героиня получит некоторые жизненные уроки, наблюдая мужскую неудовлетворённость жизнью. В более позднем произведении этого течения, романе Флоренс Уорден 1899 года «Богемная девушка», о котором мы говорили выше, героиня «не была богемной с рождения — не была одной из них. Красивый дом в пригороде Лондона и очаровательная квартира в Париже; в этих окрестностях Дайна и Милдред Уальд росли с самого детства и до тех пор, пока не стали яркими молодыми женщинами». Когда семья Уальдов разоряется, девочки получают работу в театре, живут в каморке и пользуются вниманием мужчин, но в конце концов счастливо выходят замуж. Хотя богема выживала в новых изменённых формах, многие описания поздневикторианской богемы были записаны постфактум и потому неизбежно проникнуты ностальгией. После Первой мировой войны стало ясно, насколько изменился мир; Лондон тоже стал совсем другим. Записывая свои мемуары в 1919 году, художник Гарри Фернис отдал неоднозначную дань уважения тому, что потерял за прошедшие годы:
Все эти зловонные трущобы сровняли с землёй, и на их месте возникли величественные и внушительные сооружения, в которых теперь находятся кабинеты «Маркони-компани», колониальные учреждения, банки и т. д., а также великолепные газеты и другие конторы. Существование богемы в подобных условиях было бы невозможным. Получился бы пошлый анахронизм, да и на самом деле богемность отмерла скорее благодаря архитектурному гению, нежели чем капризам моды или фортуны.
Аналогично журналист и драматург Джордж Р. Симс написал в 1917 году, что видит вокруг себя совсем другую картину, совсем не такую, какую помнит.
На страницах своей книги «Шестьдесят лет воспоминаний о богемном Лондоне» он в одиночестве бродит по улицам:
Я обнаружил себя ночью на Стренд и Лестерской площади и Шафтсбери-Авеню, где пролегали старые границы Театроленда, и увидел перед Храмами Феспида только призрачный голубой свет, обозначающий вход в полицейский участок.
