Шеридан - [125]

Едва только Ливерпул вступает в должность премьер-министра, как выходит наружу правда о поступке Шеридана, утаившего важную информацию. Со всех сторон на него сыплются упреки и обвинения. Поговаривают даже, будто Ярмут просил его сообщить о решении двора самому Понсонби, неофициальному лидеру оппозиции. Шеридан энергично отрицает это. Что бы там ни было, он поступил по отношению к вигам весьма нелояльно, даже если и не совершил предательства. Самое же неблаговидное в этой истории — пари.

Шеридану приходится давать объяснения по этому весьма неприятному вопросу перед палатой общин. Пытаясь оправдаться, он почти не касается подлинного существа дела. Так, 17 июня 1812 года он красноречиво говорит о принце-регенте, отводя от себя обвинение в подобострастии и отвергая «эти вздорные домыслы о тайном влиянии». Затем он уклоняется в сторону — затрагивает проблему католиков-ирландцев, подходит к вопросу о королевском дворе, но вдруг запинается и страдальчески проводит рукой по лбу. Члены палаты предлагают ему сесть. Он садится, выпивает воды и пытается продолжить свое выступление, но смолкает, охваченный непреодолимой слабостью. 19 июня, почувствовав себя лучше, он выступает вновь и говорит о пари в легкомысленном, почти игривом тоне, но тем не менее четко определяет свою позицию: «Мой достойный друг [Тайерни] сказал мне: «Говорят, двор собирается подать в отставку». Я ответил, что не верю этому. Спрашивается, почему я не поверил?.. Мне было известно, что отставка зависит от одного условия, исполнение которого представлялось в момент заключения пари менее вероятным, чем когда бы то ни было». Тут он снова взбирается на своего конька — говорит об уравнении в правах католиков, а в заключение подчеркивает свое политическое бескорыстие.

«Вся его речь, — записывает в дневнике Грей Беннетт, — несла на себе явственную печать старческого слабоумия и ничем не напоминала речи прежнего Шеридана. Он перезабыл все факты и выглядел таким жалким, что припереть его к стене было бы просто жестоко. Тайерни и Понсонби не стали наседать на него. Тайерни сказал мне, что Шеридан, по его мнению, человек конченый. Во время выступления у него вдруг спазматически сжались челюсти, так что больше он не мог произнести ни слова. Никогда не видел я зрелища более горестного».

После 19 июня Шеридан выступает в парламенте еще шесть раз, и последняя его речь, произнесенная 21 июля по вопросу о предложении Францией мира, представляет собой лишь слабый отголосок былой его ораторской славы. «Бессмертие наций не во власти простых смертных. Но в их власти — мужественно сражаться и доблестно погибать. Возьмем нашу страну. Каковы бы ни были ее недостатки, все равно условия, существующие в ней, сейчас лучше, чем когда бы то ни было. Возьмем нашу конституцию, которая, конечно, нуждается во многих реформах, но тем не менее обеспечивает людям на практике наибольшую безопасность, когда-либо предусматривавшуюся человеческой мудростью. Но, хотя нам есть за что сражаться, наша борьба может и не закончиться победой. Даже великая Британия, отстаивающая свою честь и свои права, может растратить свои богатства, пролить кровь лучших и храбрейших своих сыновей и все же в конце концов пасть. Однако если после покорения и разорения всей Европы найдется летописец, который запечатлеет ужасные события, приведшие к всеобщей катастрофе, то пусть этот летописец, рассказав о величии и славе Британии, напишет: «Она пала в борьбе, а вместе с нею погибли все лучшие гарантии человечности, могущества и чести, величия и славы, свобод и вольностей всего цивилизованного мира».

ГЛАВА 18. СЦЕНА ПОСЛЕДНЯЯ

 Конец политической карьеры Шеридана бесславен. На всеобщих выборах 1812 года Шеридан вновь выставляет свою кандидатуру в Стаффорде и терпит поражение. Он горько упрекает Уитбреда, утверждая, что отказ последнего выплатить авансом две тысячи фунтов, необходимые для проведения избирательной кампании, стоил ему места в парламенте. Но подлинная причина провала Шеридана кроется в его неспособности заставить себя действовать. Все усилия тщетны — Шеридан до последней возможности оттягивает свой отъезд из Лондона и отбывает в Стаффорд лишь тогда, когда почти не остается шансов прибыть туда вовремя, чтобы успеть развернуть эффективную предвыборную кампанию. Но и по прибытии в Стаффорд он бездеятельно проводит время в гостинице, тогда как собравшиеся снаружи избиратели шумно требуют, чтобы он вышел к ним. В результате — поражение на выборах. Однако еще до отъезда Шеридана из города избиратели, похоже, уже в полном отчаянии оттого, что не отдали ему свои голоса, — такое обаяние исходит от этого человека.

После провала на выборах в Стаффорде у Шеридана остается одна надежда — на помощь принца-регента, чьим благорасположением он по-прежнему пользуется. Принц предлагает провести его в парламент в качестве представителя от Вутон-Бассетского избирательного округа и выделяет для этой цели три тысячи фунтов стерлингов. Шеридан отклоняет это предложение, боясь утратить свою политическую независимость. Но он хотел бы взять эти деньги у регента взаймы, с тем чтобы самостоятельно «купить» этот округ. Впредь до выяснения вопроса упомянутая сумма отдается на хранение стряпчему, некому мистеру Кокеру. Но когда Шеридан после долгих колебаний наконец принимает решение не баллотироваться в парламент, он забывает уведомить Кокера о назначении этих денег и о том, как надо ими распорядиться, и Кокер считает за благо взять их себе в порядке взыскания долга с Шеридана. Однако некоторое время спустя Георг в разговоре с Крокером жалуется на то, что Шеридан якобы надул его, присвоив деньги, предназначенные для выборов: приняв его, Георга, предложение, он затем незаконно воспользовался тремя тысячами фунтов для уплаты долга стряпчему, которому эта сумма была передана на хранение. Шеридан, дескать, разыграл сцену отъезда в Вутон-Бассет, но на самом деле остался в Лондоне, будучи подкуплен Уитбредом, который дал ему две тысячи фунтов в обмен на обещание больше не выставлять свою кандидатуру в парламент. По словам принца, взаимные обвинения Шеридана и Кокера смахивали на пререкания Локкита и Пичума из «Оперы нищего»