Шепот - [68]

- Львов? Никогда не слышала.

Он уже ненавидел ее. Перед ним было не обольстительное создание - заклятый враг. Всех, кто не разделяет его мыслей, уничтожать! Убивать! Но не убил Эрну, а мрачно объяснил:

- Львов, то есть Лемберг.

- О-о, в Лемберге был мой кузен. Он рассказывал… Мы еще потанцуем, не правда ли? Я сразу заметила в тебе что-то необычное, экзотическое. Лемберг… А как ты танцуешь! Чудо!

Из расколыхавшейся толпы выплеснуло Гизелу. Дошатываясь, громко смеясь, она схватила Ярему за локоть, пьяно воскликнула:

- Славянский раб, я тоже хочу танцевать!

Он даже почернел. Кулаки стиснулись сами собой, тонкий бокал хрустнул в руке, стекло врезалось в ладонь.

- У тебя кровь, - испуганно сказала Эрна.

- Не имеет значения, - спокойно молвила Гизела. - Когда нет войны, мужчины должны причинять себе раны хотя бы бокалом.

Возвращались домой поздно, далеко за полночь. Теперь Гизела сидела ближе к Яреме, на поворотах, прижимаемая силой инерции, хваталась за него, деланно вскрикивала, заливисто смеялась. Он вспоминал, как протанцевал все время со своею хозяйкой, вспоминал, как поначалу смущала близость ее тела, а потом стало противно. Сзади подсвечивала им какая-то машина. Она упорно держалась позади, не отставала, но и не проявляла желания перегнать их, когда кузен -умышленно уменьшал скорость. Когда фары задней машины особенно ярко светили в тыловое стекло, Гизела демонстративно клала голову на плечо Яремы, а то еще и вытягивала голую руку, как бы обнимая своего соседа. Ярема не знал, зачем эта игра. Он снова замкнулся в кругу своих переживаний, снова терзала его мысль о неполноценности, от которой не было спасения в этой проклятой стране. Пьяные заигрывания хозяйки не трогали его, он знал: все кончится завтра, как только протрезвеет голова фрау Гизелы. Гизела не захотела, чтобы кузен подвозил их к самому дому, она заявила, что охотно пройдется с паном Яром, чтобы хоть немножко глотнуть свежего воздуха, которым не дышала с того времени, как вернулся Вильфрид. Они остановились, и подсвечиватель тоже остановился, наверное, ждал, что будет дальше. Когда кузен отъехал, неизвестная машина еще стояла и тронулась только тогда, когда медленно пошли Гизела и Ярема. Теперь Гизела откровенно повисла у Яремы на плече, обняв его за шею, мурлыкала, чтобы он тоже ее обнял, - у нее подгибаются ноги. Он осторожно обвил ее своею крепкой рукой, заботливо поддерживая, повел. Машина сзади тихо поехала вслед за ними и сияла, сияла своими огненными шарами, выслеживая каждый их шаг. Гизела жалась к Яреме теснее и теснее, он ощущал ее всю, в нем снова пробуждалось что-то дикое и безудержное, и когда она, может, шутя, слабо простонала: «Поцелуй меня», он, не колеблясь ни мгновения, нагнулся над ее лицом и схватил в свои губы горячее, как уголек, терново-терп кое. Машина ударила им в спины ослепительными лучами фар, ревнула мотором и помчала в ночь, оставляя их наедине с тьмой.

Он ехал но шоссе с выключенными фарами, без единого сигнального огонька, не зная, на ком сорвет свою злость. В конце концов, кто-то должен же заплатить ему за эту страшную ночь! Ну, он мог бы послать к дому Кемпера своих людей, чтобы арестовали и самого хозяина, прошлое которого было самым мутным во всем Вальдбурге, и того их «гостя», о котором Кларк уже знал кое-что, и самое хозяйку. Но что из этого! Рано или поздно их все равно придется выпустить, еще и извиниться. К тому же, использовать власть для успокоения собственной боли - это не лучший способ. Сердце все равно не успокоится, инстинкты "мести от этого не утихнут.

И та же ночь, что принесла Кларку столько разочарований, наконец послала ему то, чего он жаждал. Далеко впереди родился слабый огонек и полетел навстречу машине, и невидимка тоже полетела к огоньку, который приближался, покачиваясь то вверх, то вниз. Этот одинокий огонек на предрассветном шоссе был странный, красновато-тусклый, он только тлел, а не горел, как у того мотоцикла, который ослепил майора Кларка.

Майор вел машину точно посредине шоссе, чтобы не дать возможности встречному избежать столкновения, опять, как тогда, гулко ревел мотор, неуклонно сближались жертва и палач, сейчас должно было произойти то, чего он так жаждал в эту ночь, дикие осатаневшие слоны распрямлялись в его маленьком теле во весь свой исполинский рост, и хотелось уничтожать, крушить, топтать, их дразнил этот покачивающийся красный огонек, причудливо метавшийся между небом и землей, вычерчивающий непостижимую кривую. Так, видимо, выписывала бы извилистые линии судьба, если бы могла писать. Кларк не думал о том одиноком мотоциклисте, который летит среди дуновений ветра, не чувствуя дуновения смерти. Его не трогало ничто, кроме круглого огонька, который он должен был погасить. Погасить во что бы то ни стало!

И он направил машину широкой стальной грудью прямо на тот огонек, и только когда из тьмы налетела на него огромная, как темная гора, черная масса и твердо грохнула, уничтожая и машину и ее обезумевшего водителя, съежившегося за рулем, майор понял, что это не мотоцикл, а танк.

19.

Их арестовали еще сонных. Ярема крепко обнимал подушку, слюнявил наволочку, ему снилась Гизела. Снилось то, что было наяву несколько часов назад, когда она сказала: «Останешься сегодня у меня». Но Кемпер еще не спал, ждал их, крикнул сверху, чтобы оба пришли и рассказали, как прошел вечер. Рассказывая, она незаметно мигнула Яреме, мол, прокрадешься ко мне, когда этот заснет. Но Кемпер не засыпал, ворочался в своей кровати, кряхтел, то зажигал, то гасил свет. Так Ярема и не дождался, заснул, обнимая подушку и слюнявя наволочку.