Шепот - [67]
Умостились за столиком. Гизела, впервые за все его пребывание в Вальдбурге, пристально взглянула на flpet му, капризно скривила губы, сказала:
- Кавалеры должны угощать дам.
Это звучало как издевательство: кавалеры, угощать… Никакой он не кавалер - просто приживал, в карманах которого при самом тщательном обыске не нашли бы и пфеннига. Но думать ему не дал кельнер, плоскостопый старикан, подлетевший откуда-то сбоку, никем из них не замеченный, выхватил из-за спины две высоких бутылки темного стекла, поклонился дамам, кивнул мужчинам, умело откупорил обе бутылки, обмахнул их салфеткой, тоже выхваченной из-за спины, звякнул бокалами и, на ливая прозрачную шипучую жидкость, сказал:
- Вам - от одного господина.
Ярема попытался найти глазами того, в мышином костюмчике, легко отыскал его среди возбужденной толпы.
Тот смотрел в их сторону, скучающий и равнодушный, смотрел так, что и не поймешь: на них направлены его бесцветные глаза или на тех, кто сидит сзади них, или же просто в противоположную стену.
Женщины смеялись. Что-то говорил кузен, бывший пехотный капитан, избежавший лагеря для военнопленных только благодаря тому, что был именно пехотным капитаном, а не гауптштурмфюрером СС, а еще благодаря тому счастливому обстоятельству, что конец войны застал его не на Восточном фронте, а на Западном. Ярема ничего не замечал, сидел, углубившись в собственные мысли, вернее, и не мысли даже, а в какие-то отрывки ощущений.
Вернула его к действительности белокурая, немного вульгарная особа, которая подскочила к их столику и пригласила Ярему танцевать. Он несмело поглядел на Ризелу, та милостиво улыбнулась ему: «Я разрешаю вам потанцевать, мой славянский раб». Ярема попробовал в ответ улыбнуться, но ничего не вышло. «Славянский раб» - это было слишком даже для него, наихудшим же было то, что женщине ответить он ничего не мог. Если бы на ее месте сидел мужчина, тогда другое дело! А так…
Он неуклюже поднялся, качнул головой Гйзеле, имитируя поклон, пошел за белокурой выдрой, которая вихляла перед ним бедрами, проталкиваясь сквозь потные тела.
Он не знал, почему она выбрала именно его. В этом безумии была своя прелесть. Дать облепить себя цепкой паутиной пьяняще-сладостных звуков. Касаться гибкого и горячего чужого тела, о котором мог только мечтать. Видеть перед своими глазами чужие глаза со страстными огоньками в зрачках, яркие губы, сочные, как кусок мяса для умирающего от голода.
Он бы перетанцевал не только эту разношерстную толпу, не только этих бывших недобитых эсэсовцев и тонкошеих сопляков, выкормленных брюквой и постными американскими галетами, он перетанцевал бы весь этот мир! Кельнская вода, брикет из бурого угля, кофе, завариваемый по пдть раз, вставные зубы и взятое взаймы здоровье - что это за край! А он когда-то танцевал аркан - народный танец. Гуцульские парни в белых расшитых штанах. В шляпах с цветочками, в праздничных безрукавках. Клали друг другу руки на плечи. Не руки -молодые буковые деревца, которые не согнешь, а плечи - кремень. И плечо к плечу - в круг, и голова к голове, а ноги вразбег, мускулистые, жилистые, будто сплетенные из стальных проводов, неутомимо и безудержпо несутся в пляске, все быстрее, быстрее, все стремительнее и неистовее.
Ой, плетенi рукавицi плетенi, плетенi,
На менi ci mкipa трясе, як на веретенi.
Гай-гай, то было когда-то, словно вчера было, а теперь он здесь, среди этих чужеземцев, что трясутся, как студень, под эту музыку.
Но некуда было ему применить дикую силу, которая накопилась в его молодом теле, обрадовался этой светловолосой и яркогубой и кружил ее, вертел до черноты в глазах посреди сотни потношеих пар, а у самого голова задурманена только одним: наброситься на эту лялю и сожрать ее, чтоб только хрустнула!
Не знал, кто она и откуда, как ее зовут - зачем? Закручивал ее в тугой вихрь, как сам когда-то ввинчивался в тесный круг нескончаемого аркана. Не выдержала!
Повисла у него на руках, завела глаза под лоб, простонала:
- Нужно что-нибудь выпить.
И потащила его сквозь толчею и шарканье к сверкающей стойке, где суетился квадратный мужчина с лицом широким, как портновские ножницы.
Булькал из высоких бутылок, взбалтывал, переливал из бокала в бокал, чтобы тебе счастья не было, как ты это проделываешь. Пили горькую муть, точно разведенные порошки. Сливовицы бы!
- Меня зовут Эрна, а тебя? - сказала она и, стрельнув голубыми глазами через бокал, пустила в него всех чертиков-бесов.
- Ярема.
- Ерема? Странное имя. Ты не немец?
- Разве не видно?
- Женщине никогда не отвечают вопросами. Ты дурно воспитан. Но танцуешь гениально. Я люблю сильных мужчин. Ты американец?
- Нет, - ответил он. - Какой из меня американец?
- Так кто же ты?
- Украинец.
- Украинец? А что это такое?
- Ну, - он замялся. Задушил бы эту дурищу! Не знает что такое украинец! - С востока, оттуда…
- А-а,- она вытаращилась на него, как на домового. - Так ты советский? Москва?
- Не Москва, не Москва! - зло крикнул он. - Украина!
- Понимаю. Киев.
- Не Киев! - он хотел крикнуть: «Ненавижу большевистский Киев!», но сдержался. Перед кем и для кого? Сказал спокойнее: - Львов.
Видный украинский романист Павло Загребельный, лауреат Государственной премии СССР и Государственной премии УССР имени Т. Г. Шевченко, в своем новом романе «Роксолана» повествует об удивительной судьбе украинской девушки Настасьи Лисовской, угнанной в XVI веке с Украины и проданной на стамбульском невольничьем рынке в рабство.Обладая блестящим умом, необыкновенной силой воли и привлекательной внешностью, она из бесправной рабыни стала женой султана Сулеймана Великолепного (Завоевателя) — самого могущественного султана Османской империи.Овладев вершинами тогдашней восточной и европейской культуры, эта знаменитая женщина под именем Роксоланы вошла в историю и играла значительную роль в политической жизни своего времени.
Время правления великого князя Ярослава Владимировича справедливо называют «золотым веком» Киевской Руси: была восстановлена территориальная целостность государства, прекращены междоусобицы, шло мощное строительство во всех городах. Имеется предположение, что успех правлению князя обеспечивал не он сам, а его вторая жена. Возможно, и известное прозвище — Мудрый — князь получил именно благодаря прекрасной Ингегерде. Умная, жизнерадостная, энергичная дочь шведского короля играла значительную роль в политике мужа и государственных делах.
Библиотека проекта «История Российского Государства» — это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Продолжает Библиотеку легендарный роман Павла Загребельного «Евпраксия». Это история русской княгини, девочкой-подростком очутившейся на чужбине и отданной в жены немецкому маркграфу. Самым невероятным образом Евпраксия стала королевой Священной Римской империи Адельгейдой...Роман Павла Загребельного — увлекательное художественное исследование человеческих судеб, каждая из которых не утратила значение и сегодня.
Юрий Долгорукий известен потомкам как основатель Москвы. Этим он прославил себя. Но немногие знают, что прозвище «Долгорукий» получил князь за постоянные посягательства на чужие земли. Жестокость и пролитая кровь, корысть и жажда власти - вот что сопутствовало жизненному пути Юрия Долгорукого. Таким представляет его летопись. По-иному осмысливают личность основателя Москвы современные исторические писатели.
Вы держите в руках знаменитый роман о Хуррем! Книга повествует об удивительной судьбе славянской девушки, украденной в XVI веке и проданной на стамбульском невольничьем рынке в рабство. Обладая блестящим умом, необыкновенной силой воли и привлекательной внешностью, она из бесправной рабыни стала женой султана Сулеймана Великолепного — самого могущественного правителя Османской империи.Действие романа разворачивается на фоне событий, произошедших после казни близкого друга султана — Ибрагима-паши. Главная героиня — Хуррем Султан (Роксолана) — борется за свою любовь с очередной соперницей, иранкой Фирузе.
Исторический роман известного писателя П. А. Загребельного (1924–2009) рассказывает об удивительной судьбе украинской девушки Анастасии Лисовской, захваченной в плен турками и, впоследствии, ставшей женой султана Сулеймана Великолепного. Под именем Роксоланы она оставила заметный след в политической жизни своего времени.Книга также выходила под названием «Роксолана. В гареме Сулеймана Великолепного».Перевод: И. Карабутенко.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.