Шепот - [43]

Не мог пропустить такого случая. Почему-то был уверен, что это та самая банда, от которой месяц назад бежала София. Видно, нашли бандюг наши войска, выгнали из лесных гнезд» и теперь недобитки пробуют спастись бегством за границу. Брехня, не убегут!

Куренной Гром тоже знал, что пограничники не пропустят его в ущелье Сухого Брода, откуда было легче, всего перебраться в Словакию. Поэтому он велел сотнику Злыве возглавить остатки куреня и прорываться через Сухой Брод, заманивая за собой пограничников, не вступая с ними в серьезный бой, а только слегка отстреливаясь. Большинство стрелков знало эти места лучше пограничников, и это знание местности дало им возможность обмануть погоню, оторваться от нее и перескочить на словацкую землю еще до того, как там поднимется тревога.

Сам куренной в сопровождении доктора Зенона, штаб-сарцта Кемпера, капеллана Прорвы и десятка жандармов из карательного отряда Наливайко пошел туда, где их никто никогда не мог ждать: в село, в котором (об этом Гром тоже хорошо знал) стояла застава. Пошли прямо в пасть льва. Куренной был уверен, что в селе их никто не сможет задержать, по опыту знал, что на заставе осталось только несколько бойцов, которые должны вести оборону заставы от нападения, значит, с их стороны бояться нападения не приходилось. А сразу за селом лежала граница, неподалеку было словацкое местечко, словак Игнац обещал вывести их из опасной зоны, только бы удалось обмануть советских пограничников.

Игнац несколько дней назад в ночной стычке с маневренной группой пограничников получил пулю в плечо. Чудом добрался он до лазарета Кемпера. Санитар Гринь, увидев раздробленное плечо, сказал, что жаль тратить бинты, так как им через день-два нужно убираться отсюда, а как может убираться дурень, который подставляет свои кости под большевистские пули. Игнац перепуганно смотрел на Гриня, в его запавших от страданий глазах стояли слезы, он понимал, на что намекает санитар, он и сам прикончил не одного и не двух своих раненых, когда они становились помехой в их бегстве. Правая рука его бессильно свисала вдоль тела, он не мог теперь ни стрелять, ни убегать, не мог даже мало-мальски пригрозить распоясавшемуся санитару. Был прибитым бешеным псом, которого должны сейчас прикончить. Но штабсарцт Кемпер знал и то, что Игнац - единственный словак среди недобитков Грома, штабсарцт Кемпер знал, что не сегодня-завтра им придется бежать отсюда, он знал также, что бежать больше некуда, а если и остался один-единственный вероятный путь к спасению, то его может показать только этот искалеченный, прибитый и перепуганный словак. Поэтому штабсарцт подошел к Игнацу, разрезал рукав кожуха, прикрикнул на Гриня:

- Ты, вонючий дурень! Давай перевязочный материал!

Гринь выругался себе под нос. Он удивлялся руководству. Держат тут занудливого немца, только переводят харчи. Бели бы от него зависело, он бы давно развалил немцу глупую его башку, развалил бы только за одно то, что тот всегда так спесиво кривит губы, когда надо обратиться к нему, Гриню, или к кому-нибудь другому из украинцев. Дерьмом он был, дерьмом и останется. Бормоча, подавал штабсарцту все, что тот велел, искоса поглядывал на словака. Этого тем более надо разорвать до самого пупа и выбросить обе половинки псам. А Кемпер между тем возился со словаком так, как будто тот был бог знает что за птица. Сделал перевязку, наложил шины, прибинтовал ему правую руку к туловищу так, чтобы не тревожить раздробленный плечевой сустав, а потом вынул из своих тайников бутылку и дал Игнацу глотнуть несколько раз. Не смердючий самогон, а настоящий ром дал немец Игнацу, и оба залопотали по-немецки так, что и сам черт не разобрал бы.

Гринь так и не смог выучиться немецкому. Украинский и польский знал, потому что никогда не учил, оба языка были с ним всегда, сопровождали его от самого рождения, а немецким надо было овладевать, цеплять на свой язык дурацкие слова. Но ведь человек не груша, к которой можно привить чужой побег! Гринь слишком высоко ставил свою врожденную гордость. За время пребывания в дивизии СС «Галиция» запомнил только несколько немецких команд, оказывая всегда предпочтение главнейшей: «Стрелять!» И теперь, в лазарете штабсарцта Кемпера, не сделал никакого прогресса в своих знаниях немецкого. Запомнил только несколько ругательств, передав немцу крепчайшие ругательства украинские и польские. А словак ишь как чешет по-немецки! Оба договорились до того, что Кемпер вынул красивый блокнот и записал что-то, наверное, адрес словака (была у собаки хата!), а потом вырвал листочек и написал что-то для словака, видно, свой адрес. Потом словак передал немцу толстый конверт. «Еще бы им поцеловаться!» - сплюнул Гринь.

Зато сегодня Гринь копошился в снегу рядом со словаком, почти нес его на руках, любил Игнаца больше всего на свете, любил штабсарцта Кемпера, любил себя за то, что попал в компанию таких мудрых и предусмотрительных людей. Ибо если сам куренной и проводник доверились словаку, то что уж тут говорить!

Тишина лежала на глубоких снегах, нетронутая, как снега и горы. Бандиты пропахивали глубокие снега, разбивали неподвижность тишины своим сопением, звяканьем оружия, тяжелым шарканьем; грязные, давно не бритые, завшивевшие, ободранные, смердели плесневым духом лесных землянок, плохим табаком, еще худшим самогоном, бараньими тулупами, жадно хватали ноздрями и черными ртами воздух, не ощущая собственного смрада, подобно хорькам.