Шепот в темноте - [45]

Спальней Ливи стала бывшая комната для гостей: слишком много воспоминаний связывало Ливи с ее прежней прекрасной комнатой, расположенной в передней части дома. Иногда Ливи приходила туда и молча стояла, вспоминая свою жизнь с Клайвом, его холодную страсть без любви, его собственническое отношение к ней как к предмету мебели, его обвинения в ее адрес, презрение к ее работе в детском доме, желание видеть ее в качестве своей вывески. «Посмотрите-ка, какой прелестный у меня дом, какая красивая у меня жена. До того, как я подобрал ее, она не представляла из себя ничего, и вот что я из нее сделал. Вот регалии моего успеха!» Клайв… Человек с пустым сердцем…

Приводя себя в порядок и переодеваясь во второй вечер пребывания миссис Грум в Ларне, Ливи задумалась, почему она это делает. Частично, разумеется, чтобы взбодриться, но для этого необязательно было подкрашиваться. Зачем? Чтобы весь вечер просидеть за чтением или у телевизора? Или это на тот случай, если позвонит Саймон и захочет навестить ее? Или инспектор Марбин явится с последним визитом и обманчиво мягким голосом пригласит ее проследовать за собой в полицейское отделение Линчестера? А может, просто потому, что она была еще очень молода и гордилась своей внешностью?

Она отперла маленькую шкатулку с драгоценностями и достала из нее жемчужные серьги. Луч света упал на кольцо с зеленым камнем, тем перидотом, который, по утверждению миссис Стар, она видела в ярком свете молнии в ночь убийства.

Ливи задумчиво вертела кольцо в руках. Раньше она с ним не расставалась, потому что любила его сверкающую зелень. Когда полиция пришла в «Поющий лебедь», чтобы сообщить ей о смерти Клайва, кольцо было у нее на пальце. Тогда она не предполагала, что оно могло послужить причиной ее ареста, да и может еще послужить, если полиции удастся опровергнуть свидетельство Билла Крея.

Всю неделю Ливи была так занята, что если бы в субботу вечером кто-то случайно не обмолвился о том, что завтра состоится третья годовщина существования детского дома в Монтан-Хаусе, она бы не вспомнила об этом. К празднику она обещала подарить детям великолепный, выбранный ею самой, фарфоровый сервиз, сделанный в мастерских Беренжеров — с розовыми цветами по бледно-зеленому полю. Она отдала распоряжение по поводу сервиза еще несколько недель назад и сказала, что сама займется доставкой — из детского желания видеть радость на лицах, когда она будет снимать обертку с очаровательных вещиц. Поэтому она просила упаковать все в несколько небольших свертков, чтобы ей было несложно отнести их в машину, и оставить для нее в конторе.

Надо было спешить: в субботу на фирме неполный рабочий день, а к утру сервиз должен быть здесь.

Часы в розовом вестибюле пробили шесть. Ливи уже надевала пальто, когда раздался сигнал тревоги. Оказалось, пропал новенький — маленький арабский мальчик, Богги Сорайя. Несколько месяцев назад его подобрали в небольшой деревушке в Южной Африке. Он был один, очень напуган, истощен, с синяками под глазами. Он не знал своего имени, не знал, кем были его родители, поэтому ему дали фамилию по названию того места, где его нашли — Сорайя.

В последний раз его видели час назад во время игр. Все кинулись на поиски.

Нашли его только к семи. Он, словно заправский разбойник, сидел на дереве в соседнем лесу, завернувшись в лучший верблюжий плед заведующей.

Когда его уже уложили в постель, Ливи зашла проведать малыша. Обняв его за плечи, она несколько минут объясняла ему по-английски, что в Англии часто бывают дожди, что он мог промокнуть и заболеть.

— Больше никогда не прячься на деревьях. — Она поднялась с его кровати в длинной общей спальне, взъерошила ему волосы и пожелала спокойной ночи, а потом сказала по-арабски ту фразу, которой научил ее другой арабский мальчик. — Салам алейкум, — прошептала она.

Несмотря на ее плохое произношение, он понял, и его красивое энергичное маленькое личико осветилось, а рот расплылся в улыбке. Мальчик сел на постели и начал возбужденно говорить что-то по-арабски.

Ливи поспешила утихомирить его, заметив, как другие дети начали высовывать головки из-под одеял.

— Лучше говори по-английски, Богги, потому что по-арабски я знаю только эти два слова. Но как прекрасно их значение, на каком бы языке их не произносили! А сейчас постарайся уснуть. — Она выговаривала слова четко и медленно, чтобы он понял. — Завтра мы вместе поиграем в крикет.

Успокоив его и возвращаясь через окрашенный в бежевый цвет коридор, она чувствовала, что каким-то непостижимым образом слова «Салам алейкум» — «Мир вам!» — и ей принесли покой. Впервые после смерти Клайва у нее появилось ощущение, что она прошла полный круг и из темноты снова возвратилась к свету. Вот это называется истинным видением: понимать, что ничто не вечно. Ужасные недели остались в прошлом…

Но стоило ей сойти в холл, как чувство успокоенности исчезло. Сестра Блек позвала ее к телефону.

Почему-то Ливи решила, что это инспектор Марбин, хотя он-то мог прийти лично. Когда она услышала в трубке голос Саймона, на нее волной нахлынуло облегчение.

— Ты так поздно работаешь, Ливи. Я думал, может быть ты приедешь ко мне на ужин. — Она заколебалась, придумывая причину для отказа, и ее молчание встревожило его. — Приходи, пожалуйста. Обещаю, я не буду касаться тех тем, на которые ты наложила табу. Будешь сама вести разговор, а я во всем буду послушен тебе. Ты понимаешь, что я хочу сказать?