Шепот гремучей лощины - [49]

– Злющая… – усмехнулся Зверобой. – Кого защищаешь, черноглазая? Гриню или сынка евоного? Или ты по-комсомольски за мир во всем мире и за правду?

Ответить Соня не успела, Зверобой махнул рукой и заговорил уже другим, деловитым тоном:

– Понесете его сами. Я вперед пойду, вы за мной. Идти будете след в след. Если оступитесь и под воду уйдете, вытаскивать не стану. Мне эта ваша справедливость без надобности. Уяснили?

Они молча кивнули. Сева с Митяем так же молча подняли с земли дядю Гришу. С Горынычем было бы сподручнее, но Горыныч благоразумно решил не показываться. А вот Зверобой словно что-то чувствовал. Или слышал. Он всматривался в темноту, держался настороже, озадаченно скреб подбородок, а потом, наверное, не выдержал, сказал:

– Чертовщина какая-то. Словно зверь какой кружит.

– Может и зверь, – Митяй пожал плечами.

– Если б зверь, я бы знал, какой именно. А так чую, что ходит кто-то, а кто именно понять не могу. Но вы это… держитесь поблизости и будьте настороже. Чуйка у меня нехорошая. Да и слухи… До вас про зверя из лощины слухи, небось, тоже дошли?

Они не стали отвечать. Да и что им было ответить?

– Я сначала не поверил. – Зверобой продолжал разговаривать сам с собой. – А потом начал замечать, что зверье стало себя вести как-то странно. От последней полевки до волка. Словно бы появился в лощине кто-то страшнее и опаснее всех вместе взятых. Что скажете, чертенята? – Он обернулся, обвел их внимательным взглядом.

Они снова ничего не ответили, и их молчание, кажется, его полностью удовлетворило.

– За мной след в след, – скомандовал он и шагнул в темноту.

12 глава

Митяю было холодно. Так и не просохшая одежда липла к телу, вымораживала остатки тепла. Как же хотелось обратно к костру! Посидеть у огня хоть пятнадцать минут! Но, разумеется, ни о страданиях своих, ни о желаниях Митяй никому бы не рассказал. Как-нибудь образуется все. Им бы добраться до партизанского отряд, доставить батю живым. Насколько еще хватить его фарта? Не израсходовал ли он уже все до последней капельки? Митяй бы своим собственным поделился с радостью, да только и от его фарта почти ничего не осталось.

Шли молча. Зверобой прислушивался и приглядывался, вертел головой. Иногда, бывало, тянулся за ружьем, но останавливался, успокаивался. А Горыныч держался где-то поблизости. Красных огней Митяй в ночи не замечал, но в том, что темный зверь рядом, не сомневался.

Вот так, в раздумьях и страхах, он и не заметил, как земля под ногами превратилась в настоящую твердь, перестала чавкать и хлюпать, как чахлые болотные деревца уступили место высоким соснам и разлапистым елям. Кончилась топь!

– Скоро уже? – спросил Сева, и Митяй мысленно одобрил его вопрос.

– Скоро, – сказал Зверобой. – Оказавшись на твердой почве, он ускорил шаг, но по-прежнему держался настороже. – Четверть часа – и будем на месте. Вот уже и дымком потянуло.

Митяй принюхался, но запаха костра не почуял. Наверное, это из-за холода, который становился все злее, все невыносимее.

Зверобой не соврал, спустя десять минут потянуло костерком. К дыму примешивался сладкий дух печеной картошки. Или это просто с голодухи почудилось?

– Дальше сами, – Зверобой остановился на краю лесной поляны, на которой, Митяй теперь знал это наверняка, расположился партизанский отряд. – У меня своя дорога, у вас своя. Живой хоть Гриня? – спросил вроде и равнодушно, а вроде и участливо.

– Живой! – ответили они с Соней в один голос. Сева промолчал. После известия о Танькиной гибели он все больше отмалчивался да хмурился.

– Ну, раз живой, так и хорошо. – Зверобой отступил в темноту, и уже оттуда послышался его простуженный голос: – Если выживет, так передайте, что Вася Зверобой свой должок ему вернул сполна. Квиты мы с Гриней.

Отвечать они не стали, да и некому было отвечать: Зверобой исчез, растворился в темноте. Хоть бы Горыныч его отпустил, мелькнула в голове тревожная мысль. Мелькнула и тут же исчезла в круговерти других куда более важных мыслей. Они дошли до партизанского отряда! И теперь его батю точно спасут!

На самых подступах к лагерю их остановил часовой – дед с двустволкой. Деда Митяй узнал, а дед узнал Митяя. Разговор у них получился короткий и деловитый – на ходу. Из разговора этого стало ясно, что из Видово до отряда добрались человек двадцать. Ну как добрались… подобрали их партизаны во время последней вылазки. Кое-кто решил двигаться в город к родственникам, но были и такие, кому деваться было некуда, у кого ни дома не осталось, ни родных. Те укрылись здесь, за болотом.

– Нам нужен врач, – сказал Митяй, когда они вышли наконец к костру. – Есть у вас тут врач?

– Раньше не было, а вот после набега фрицев появился. – Дед бросил быстрый взгляд на батю, покачал головой. – Зосимович. Ты же знаешь его, малец, он тоже из Видово. Подобрали его в лощине босого, чуть ли не в исподнем, но с медицинским чемоданчиком. Вот так человек за дело свое радеет, портки надеть не успел, а инструменты с собой прихватил.

Зосимович был старый и вредный, Зосимовича Митяй недолюбливал. Случались у них пренеприятные встречи. Однажды Митяй руку сломал, а Зосимович ее складывал и гипсовал. Дрогой раз повстречались из-за рассеченной камнем брови. Бровь пришлось зашивать, а дальше еще и выслушивать нотации сначала от врача, потом от бабы Оли, а потом и от мамки. Но Зосимович был врачом и только за одно это Митяй был готов простить ему все свои детские страдания.