Шепот гремучей лощины - [36]

Поэтому Митяй даже ухом не повел, когда услышал крик. Некогда им, каждая секунда на счету… У него тут батя умирает, что ему за дело до какой-то визжащей девчонки! А визжала именно девчонка, он по голосу понял сразу. Она визжала сначала громко, потом потише. А рядом хохотали, сыпали рубленными некрасивыми немецкими словами. Этих, что хохотали, было четверо. Этих четверо, плюс девчонка. А их двое, потому что батя сейчас не боец. Что им делать при таком очевидном перевесе вражеских сил? Митяй четко знал, что: уносить ноги как можно дальше от фрицев и орущей девчонки.

Он бы так и сделал, если бы не Сева. Сева замер, как вкопанный.

– Слышишь? – спросил шепотом.

– Слышу, и что?

Захотелось крикнуть, объяснить, что нет у них времени на эти игры в благородство. Что сейчас самое важное – это спасти батю, но по Севиным глазам было ясно: этот пойдет спасать неизвестную девчонку. И плевать ему на то, что Митяев батя может умереть. В героя решил поиграть.

– Женщина кричит.

– Ну, кричит.

– И мы пройдем мимо?

– Мы пройдем. – Митяй пожал плечами. – Мы уже проходим мимо, блондинчик.

Что-то такое появилось в Севином взгляде. Что-то, чего не было в нем раньше. Отвращение? Презрение? Он не сказал больше ни слова, ни убеждать, ни уговаривать не стал, молча пошагал в сторону лесопилки. Митяй зло сплюнул себе под ноги, глянул на Горыныча и сказал:

– Дальше идем, трехголовый. Батя у меня один, а всех дамочек не спасешь.

Сказал и побрел вперед. Было желание потянуть Горыныча за серебряный ошейник, чтобы тот ускорился, но Митяй не рискнул, понимал, что с Темным псом шутки плохи, что на самом деле не слушается он никого из них. Может быть, даже батю он не особо слушается.

А Сева уходил все дальше, всего через несколько мгновений он растворился в тумане.

– Ну и дурак, – буркнул Митяй, не сбавляя ход.

Ход он не сбавлял минут пять. Может быть, и не сбавил бы, если бы не этот крик. Если раньше он был испуганный, то сейчас сделался отчаянный. Та, что кричала где-то в тумане, явно не паука увидела, а кого-то пострашнее. Хорошо, если просто фрицев, а если упырей? Откуда им знать, что тех, что остались лежать в овраге, было только двое? Вот он, Митяй, понятия не имел, сколько народу приехало с бургомистром, батя о таких деталях не рассказывал.

Еще минуту он шагал по инерции. Ну, что ж делать! Одним упырем, значит, станет больше. А потом, когда батя поправится, они вернутся и всех перебьют. Но сейчас останавливаться никак нельзя.

– Что ж ты, Митюша, такое творишь? – Мамкин голос был тихий и грустный.

Митяй резко обернулся на этот голос, готовый ко всему, напуганный, словно маленький ребенок.

Не было мамки. И голос ее звучал не за его спиной, а у него в голове. Или это был не мамкин голос, а голос совести?

– Ну как же так можно, сынок? Думаешь, я хотела в упыря превращаться? Думаешь, это все без страха и мучений?

Про страхи и мучения Митяй знал все, а потому процедил сквозь сцепленные зубы:

– Не надо, мамка. Не надо… И прости меня.

– Прощу, Митюша. Кто ж тебя простит, если не родная мать? Ты только мимо не проходи. Думаешь, папка наш бы прошел? А если б это я там кричала?..

Наверное, он сходил с ума, наверное, общение с фон Клейстом не прошло для него даром. Вот он уже с мертвой мамкой разговаривает…

…А девчонка перестала кричать. Наверное, если бы она продолжала орать, Митяй бы пошел дальше, но она замолчала, и это было плохо. Почему плохо, Митяй не знал, не давал себе даже возможности об этом подумать. Он посмотрел на Горыныча спросил:

– Ты можешь опять… растроиться?

Оставить батю без присмотра он не мог, но понимал, что им с Севой может понадобиться помощь Горыныча. Хотя бы третьей его части.

Горыныч осторожно лег на землю, давая Митяю возможность стащить батю с его спины, пристроить на поросшей мхом кочке. Наверное, это что-то значило, наверное, Темный пес его понял.

Точно понял, потому что не успел Митяй моргнуть, как псов снова стало трое.

– Костяная башка, ты со мной, – скомандовал Митяй. Не потому, что ему так нравился этот призрачно-костяной урод, а потому, что с батей нужно было оставить защиту посерьезнее дохлого пса.

Горыныч послушался, один из псов остался с батей, второй и Костяная башка встали по бокам от Митяя. Вот только его не покидало ощущение, что это не из-за его приказа, что Горыныч сам так решил. А и черт с ним! Сейчас главное понять, почему девчонка больше не орет.

Бежать было тяжело, не было в Митяе еще достаточных жизненных сил, но он все равно побежал. Костяная башка мчался впереди, иногда полностью растворяясь в тумане. Второй Горыныч держался рядом, но в сторону Митяя даже не смотрел. Оставалось надеяться, что Костяная башка знает, куда бежать, потому что сам Митяй уже потерялся. В какой-то момент ему начало казаться, что дорогу назад, к бате, он больше найти не сумеет. В момент особенно острого приступа отчаяния и неуверенности он снова услышал крики, а потом и автоматную очередь. На сей раз он не остановился, а припустил со всех ног, потому что среди мужских голосов ему отчетливо слышался голос Севы. Да и девчонка звала Севу по имени.

На мгновение подумалось, что это может быть Танька, что это она орет и отбивается от фрицев или упырей, но Митяй эту мысль тут же откинул. У Таньки голос был другой. И вообще, не стала бы она орать, не тот характер.