Шепот Черных песков - [45]

Силлум усиленно размышлял. Ему очень хотелось отомстить Камиум. Да, он бы ее казнил, была бы на то его воля, но прежде выместил бы на ней всю свою злобу, заставив извиваться на ложе так, как хотелось ему. О! В своих фантазиях он получал безмерное удовольствие, не просто владея телом этой гордой девчонки, но и слыша ее стоны и мольбы о милости. О милости! Но нет, нет у него к ней милости, есть только страсть, неутоленная жажда, и сейчас он был так близок к тому, чтобы напиться из источника, к которому так давно тянутся его губы. Скольких губ он касался, но вкус раскрывшихся ему лепестков невинности именно Камиум преследует его все эти годы, и ничьи губы, даже самые нежные и невинные, не могут стереть в его памяти воспоминания о том единственном поцелуе…

– Я лишь делаю свою работу, господин – охраняю твой покой, – увернулся от прямого ответа Силлум, – а кто выкрал печать твоей наложницы и выкрал ли, я узнаю, – Силлум скосил глаза на все еще лежащую перед царем Шеру.

Она слышала его и поняла, что топор жреца завис над ее головой.

– Что ж, идите все, я устал, – царь оперся подбородком на ладонь и задумчивым взглядом посмотрел на Камиум.

Шеру попятилась назад и выползла из царских покоев вслед за пленником. Силлум поклонился и вышел, шепнув усевшейся за порогом Шеру:

– Придешь ко мне, когда она уснет, – его голос прозвучал глухо, но так, что по коже Шеру поползли мурашки.

Она ничего не ответила, да и незачем отвечать. Она пойдет к жрецу. Ему никто не отказывает. Шеру ощутила всю безысходность своего положения. Оставалось только надеяться, что жрец не отдаст ее в руки мучителей, которые выпытают все, что понадобится, а поддастся своей похоти. Тогда она, Шеру, постарается сделать так, чтобы хотя бы на время злость в его сердце уснула. Страдание обожгло сердце наложницы. Она не могла распоряжаться своими желаниями, да и своей жизнью. Только что ее сердце трепетало от радости за спасение госпожи, а теперь оно словно упало, и вместо живой трепетной плоти в ее груди зияла огромная черная дыра.

Камиум не спешила уходить. Она с мольбой посмотрела на царя. Он протянул ей руку.

– Иди ко мне, девочка моя, – позвал он.

Камиум подлетела птицей и села перед троном. Шарр-Ам медленно провел ладонью по черным волнистым волосам своей любимицы, задержал руку у ушка, лаская его.

– Прости, что не сразу поверил тебе, Камиум. Царский трон – вожделенное место для многих. Силлум – бдительный страж, я доверяю ему, но в этот раз он переусердствовал. Ты ведь не сердишься на своего господина, моя нежная Камиум, – он двумя ладонями приподнял лицо жрицы.

По щекам Камиум катились слезы, но пережитый страх и обида таяли в глазах, вместо них вновь пробивались молодые побеги любви.

– Я не могу сердиться на моего возлюбленного! – шепнула она. – Испытание только усилило мою любовь и страсть. Я весь день ждала встречи с тобой, о, мой господин.

Камиум приподнялась на коленях и потянулась к царю губами, приоткрыв их для поцелуя. Он склонился к личику жрицы и припал к мягким лепесткам, обещающим удовольствие. Руки жрицы скользнули по бедрам царя, игривыми пальчиками пробираясь под его короткую рубашку…

* * *

Шеру остановилась перед закрытой дверью покоев Силлума. Внутри было тихо. Весь дворец погрузился в сон, только стражи несли свою службу и огонь чадящих ламп освещал коридоры и внутренние дворы.

Дом Силлума находился за храмом Огня – храма, в котором священное пламя горело всегда – и день, и ночь, не угасая. Но вход в святилище храма был доступен только жрецу – Силлуму. Огонь был его стихией. Огню поклонялся Силлум, ему молился он, как всесильному богу, который вершит дела людей и царей, зная их тайные помыслы и деяния.

Силлум не жаждал славы. Он жаждал власти. И она у него была! Он карал и миловал, он вершил судьбы подданных царя, получая божественные откровения от живущих своей непостижимой жизнью языков пламени.

Животная страсть была порождением огня, который горел внутри жреца, и он принимал ее, как дар. Когда в его теле кровь ускоряла свое движение, огонь разгорался в чреслах, перекидывался к рукам и ногам, опалял голову и грудь, Силлум не противился этому. В эти мгновения он чувствовал себя счастливым: священный огонь, горевший в печах храма, дарил ему свою силу, а это означало лишь одно – Бог Солнца и Огня, великий Шамаш, благосклонен к своему жрецу! И, как огню, страсти Силлума нужна была пища. И, если огонь оживал, поглощая сухие дрова, то жрец нуждался в живом теле – упругом, трепещущем под ним, издающем стон, который напоминал ему о треске сучьев под языками всепоглощающего пламени…

* * *

Шеру тяжело вздохнула и толкнула дверь. В темноте она не увидела ничего. Только разноцветные мошки летали перед ее взором, и серой тенью легла световая дорожка от ног. Но ее силуэт был хорошо различим на фоне света от ламп, стоявших в нишах коридоров. Гладкая головка, волосы на которой скручены в жгут и лежат невидимыми на спине, высокая шея – нежная и мягкая, покатые плечи, на которых заметны чуть приподнятые сверху проймы рубашки, тонкие руки, опущенные вдоль тела и, наконец, само тело – с плавными изгибами, которые хорошо видны под просвечивающей тканью – такими удобными, такими манящими… И ноги, да, ноги! Длинные, не менее изгибистые, с тонкими хрупкими лодыжками…