Шеллинг - [97]

Как правильно назвать его систему тех лет? «Очень трудно было найти этой системе подходящее имя, потому что она сохраняла в себе противоречия всех предшествующих систем. Действительно, это не был ни материализм, ни спиритуализм, ни реализм, ни идеализм. Ее можно было бы назвать реал-идеализмом, поскольку содержащийся в ней идеализм имел в качестве базиса реализм». Как видно из контекста, реализм теперь не равнозначен материализму (на чем Шеллинг настаивал в «Штутгартских беседах»). Протей-Шеллинг меняет не только облик, но и терминологию!

В свое время систему трансцендентального идеализма венчало искусство. Теперь выше искусства поставлена религия. А выше всего — философия, объединяющая в себе объективность искусства и субъективность религии.

Система «реал-идеализма», настаивает Шеллинг, всеобъемлюща, все познаваемое в нее включено. По части метода она безупречна. То же самое можно сказать о ее форме. И тем не менее что-то мешает признать ее в качестве «последней истины». В чем же дело? Философия тождества хорошо схватила движение, но беда в том, что это движение… мысли. А мысль, наука не могут схватить подлинное существование. Это чисто негативная философия, она необходима, но недостаточна. Только с помощью «положительной философии» можно познать бога.

О том, что такое «положительная философия», Шеллинг не спешит поведать своим слушателям. Ему надо сначала расквитаться со своим идейным противником. Раздел «Гегель» открывается следующей тирадой: «У Гегеля нельзя отнять заслугу, что он хорошо понял чисто логическую природу той философии, которую он стал разрабатывать и которой вознамерился придать совершенную форму». Если бы он на этом остановился и подготовил переход к положительной философии, было бы все в порядке. Но он вознамерился придать своей философии всеобщее значение, и в этом его ошибка. Вся философия ограничивается у него логикой, все сущее, включая бога, становится понятием.

Шеллинг видит в гегелевском учении всего лишь искаженный, ухудшенный вариант собственной ранней теории. Гегель заимствовал свой метод из натурфилософии, но ухудшил его, подменив реальное развитие природы движением понятий. Гегель уверяет, что понятие обладает самодвижением, на самом деле двигаться вперед его может побуждать только сам философ. «Понятия как таковые существуют только в сознании, объективно рассмотренные, они не предшествуют природе, а следуют за ней. Гегель лишил их естественного места, поставив их в начале философии». В результате абстрагированное от действительности предшествует самой действительности.

Гегель начинает с абстрактного бытия, но такового нет, бытие всегда конкретно, имеет носителя. Становление не предшествует становящемуся. Мысль Гегеля занята пустыми абстракциями. Это как поэзия, которая обращена к самой поэзии. «Многие наши так называемые романтические поэты занимались подобным прославлением поэзии ради поэзии. Но никто не считал эту поэзию для поэзии подлинной поэзией».

Гегель объявляет свою логику наукой о том, как развертывается божественная идея в чистом мышлении, до всякой природы, до времени. Как же затем идеальное превращается в реальное, как мысль создает мир, логика природу? По Гегелю получается, что природа — всего лишь «агония понятия».

Когда один идеалист критикует другого, выигрывает материализм. Шеллинг нащупал самую уязвимую точку, ахиллесову пяту гегелевской философии. Именно сюда нанесет удар материалист Фейербах.

Фейербах будет потом критиковать и Шеллинга. Но сначала он скажет Шеллингу спасибо. Год спустя после ухода Шеллинга из Эрлангена Фейербах защитит там диссертацию и пошлет текст ее Шеллингу в Мюнхен «в знак своего искреннего уважения и почитания». А когда (в 1839-м) выйдет первая антиидеалистическая работа Фейербаха «К критике философии Гегеля», то аргументы ее будут перекликаться с тем, что настойчиво твердил своим слушателям Шеллинг.

«В логике нет ничего изменяющего мир». Это еще один шеллинговский аргумент против гегелевского панлогизма. Гегель пытается разложить действительность на логические понятия без остатка и терпит неудачу, продолжает Шеллинг, но это не вина его, а беда: задача неразрешима, Пытаясь решить ее, можешь только оттолкнуть людей от философии. «Нередко случается, что умы, наделенные опытом и ловкие, но лишенные настоящей изобретательности, берутся за решение механических задач, например за изобретение прядильной машины; они могут построить машину, но ее механизм оказывается столь сложным и трудным, шестеренки так скрипят, что люди предпочитают старый способ пряжи руками. Так может случиться и в философии… Если мучения противоестественной системы оказываются тяжелее, чем груз незнания, то предпочитают нести последний».

В прошлом были, однако, не одни только ошибочные, ложные учения. В числе непосредственных предшественников положительной философии Шеллинг называет Якоби. Своего недавнего врага он ценит за критику философского рационализма.

Слабость Якоби состояла в том, что он третировал природу. Философия не должна только устремляться ввысь; чтобы стать подлинной и всеобъемлющей наукой, она должна высоты сопрягать с глубинами. Тот, кто изначально отбрасывает природу как нечто бездуховное, лишает себя материала, в котором и из которого развивается духовное. Орел могуч в полете не потому, что его не тянет вниз, а потому, что он преодолевает притяжение. Дерево, корни которого глубоко ушли в землю, может все же надеяться на то, что цветущая его крона вознесется в небо, но мысли, изначально оторванные от природы, — это цветы, лишенные корней, пух, который поздним летом носится в воздухе, не поднимаясь высоко, но и не обладая достаточным весом, чтобы опуститься на землю. Вот такое идейное бабье лето и представляет собой учение Якоби, во всем остальном выполненное основательно и умело.