Шелковые нити - [16]

Грэм пристроил на постели сломанную ногу и, тяжело дыша, откинулся на подушки.

– Вы полагаете, что навредили себе этим падением? – спросила Джоанна.

– Боже, надеюсь, что нет.

– Я принесу лампу.

Она вышла в гостиную, оставив кожаную занавеску отдернутой, так что Грэм мог наблюдать за ее призрачной фигурой. Ударив несколько раз чугунной кочергой по куску кремня, она высекла искру, пытаясь зажечь тростниковый фитиль, торчавший из глиняной плошки с маслом.

«Это полагается делать служанке», – мелькнуло в его затуманенном болью сознании. Мысль была неожиданная и вместе с тем вполне понятная. То, что он успел узнать о Джоанне Чапмен, не складывалось в единую картину. У нее была правильная речь, характерная скорее для женщины благородного сословия, чем для жены торговца. При всей ее практичности – не свойственной, по его наблюдениям, знатным дамам – в ней чувствовалась некая утонченность, свидетельствовавшая о благородном воспитании. Не говоря уже о наличии такого брата, как Хью из Уэксфорда, с его аристократическими манерами и великолепным мечом.

Фитиль наконец вспыхнул, и Джоанна, прикрывая огонек ладонью, принесла лампу в кладовую. В ее желтоватом свете Грэм впервые разглядел хозяйку дома. Увиденное заворожило его.

Она была ослепительна. Сияли и переливались не только ее бронзово-золотистые локоны, ниспадавшие до бедер, и белый шелк халата. Она вся сияла: лицо, шея, руки – словно алебастр, освещенный изнутри.

Конечно, Грэм находил ее привлекательной даже в поношенном платье, с повязанной, как у пожилой матроны, головой. У нее было миловиднее лицо с мягкими чертами, притягивавшими взоры мужчин, глубокие карие глаза под изящно изогнутыми бровями и обольстительные розовые губы. На подбородке, как и у брата, виднелась едва заметная ямочка, словно скульптор, ваявший ее лицо, слегка коснулся влажной глины.

Да, он с самого начала знал, что она недурна собой. Но сейчас, облаченная в тончайший белый шелк, с распущенными, переливающимися в свете ночника волосами, она ослепляла. На месте Прюита Чапмена он бы проводил в Лондоне гораздо больше времени, чем за границей.

Присев на краешек постели, Джоанна поставила лампу на стоявший рядом сундук и убрала за спину пышную гриву волос. Все это она проделала, старательно избегая его взгляда. Обнаружив, к своему стыду, что беззастенчиво пялится на нее, Грэм опустил глаза. Джоанна склонилась ниже, чтобы осмотреть его ногу, и шелковая сорочка натянулась на ее груди, не слишком пышной, но упругой и округлой, с крохотными напряженными сосками.

Возбуждение опалило его чресла. Закрыв глаза, Грэм сделал глубокий вздох и мысленно прочитал латинскую считалку, проклиная реакцию своего тела на близость этой женщины. Джоанна Чапмен не какая-нибудь распутная прачка лорда Ги, а замужняя женщина. Более того, она была добра к нему и заслужила, чтобы к ней относились с уважением, а не как к сосуду для утоления похоти. Да и он сам, между прочим, почти помолвлен с другой.

Надо бы ему поумерить свои плотские аппетиты до свадьбы с леди Филиппой, которая, как заверил его лорд Ги, состоится через две недели после того, как он доставит домой Аду. Филиппа согласилась на этот брак при условии, что ей позволят продолжить обучение – на что не соглашался ни один из ее поклонников, считавших логику и философию неподходящими занятиями для женщины. В отличие от них Грэм, следуя старинной поговорке, гласившей, что дареному коню в зубы не смотрят, охотно согласился. В свою очередь, лорд Ги, желая доставить удовольствие любимой дочери, решил вознаградить Грэма поместьем, располагавшимся поблизости от Оксфорда, прославившегося своими научными традициями.

Всю свою жизнь Грэм мечтал об одной простой вещи, на которую мог претендовать даже беднейший из крестьян, – о собственном доме и семье. Скоро его мечта сбудется. У него будет идеальная жена и большое поместье в одном из самых живописных уголков Англии. После двадцати пяти лет неприкаянности и одиночества, всем чужой и никому не нужный, он обретет родное гнездо – и родную душу. Наконец-то он будет доволен. А возможно, даже счастлив.

Ничто не должно помешать успеху его миссии и стать на пути к обещанной награде.

Ничто.

– Вы в порядке, сержант?

Открыв глаза, Грэм встретил обеспокоенный взгляд Джоанны.

– Вы сжали кулаки, – сообщила она, укрыв его одеялом до пояса. Ее внимание переключилось на повязку на его ребрах, которую она, сосредоточенно хмурясь, осторожно поглаживала своими изящными, но сильными руками. Грэм представил себе, как эти длинные пальцы забираются под одеяло и тянутся к тесемкам его подштанников, и не сдержал стона.

– Вам больно? – заволновалась Джоанна. Он издал невеселый смешок:

– Немного.

– Извините. – Она положила руку ему на плечо. – Наверняка это падение было ужасно болезненным, и я не могу утверждать, что оно не причинило вам вреда – ведь я не врач. Но я не вижу никаких пугающих признаков.

– Вы меня утешили. Спасибо.

– Лунный свет мешает вам спать. – Джоанна встала и потянулась через кровать к окну, чтобы притворить деревянные ставни и задвинуть засов. Тонкий шелк натянулся, обрисовывая изящные изгибы стройной, но восхитительно женственной фигуры, скрывавшейся под уродливым синим платьем, которое она носила днем. Переместившись к изголовью кровати, Джоанна закрыла ставни на втором окне, выходившем в переулок.