Шелест тайн - [3]

Первое моё занятие с мечом произошло приблизительно через полгода усердных тренировок. Я уже могла продемонстрировать парочку простых приёмов рукопашного боя, имела неплохую растяжку, удовлетворительно для начинающего метала кинжалы и в целом достигла значительных результатов в своём обучении. Когда выяснилось, что работать с длинным, тяжёлым мечом не представляется возможным, мне был предоставлен облегчённый японский клинок. Я медленно, с трудом, но очень упорно училась владеть им.

Впрочем, Мастер Ли показывал мне не только приёмы боя с оружием и без, но и во многом способствовал формированию моей личности. Понимая, что, умея драться, и не видя точки приложения своих способностей, я опасна как обезьяна с гранатой, прыгающая по многолюдной улице, он старался вбить в мою бедовую голову философию боя и хоть какие-то сведения об окружающем мире. Наверное, только благодаря ему я смогла не превратиться в мстительное и эгоистичное чудовище, находясь практически в полной изоляции от внешнего мира, полностью игнорируемая отцом.

Всё время, проведённое в его доме, так и не ставшем моим до конца, меня не оставляло ощущение наблюдающего и оценивающего взгляда холодных серых глаз. Я чувствовала это столь отчётливо, что проявляла свои необычные способности лишь изредка, вдали от всех. Иногда совсем забывала о них на недели, а то и на месяцы, полностью загруженная домашним обучением и тренировками. Время от времени я не понимала, зачем мне изучать, скажем, логику или риторику, но возражать не смела и назло всем добивалась значительного результата.

Первая гроза случилась через несколько лет после моего приезда. Не помню даже, с чего всё началось: я сильно поругалась с отцом и буквально кричала, спрашивая, почему он, такой весь замечательный, бросил нас с матерью. Все закончилось так же стремительно, как и началось: удар, пришедшийся в скулу, отбросил меня назад. Сильно стукнувшись о стену, я не сумела сдержать болезненного стона. Когда я смогла подняться, то увидела, как бесстрастное выражение лица моего родителя сменяется жесткой, почти жестокой гримасой. Прозвучавшие через пару мгновений слова заставили меня испуганно вздрогнуть:

— Не смей мне указывать, тварь.

Так быстро я ещё не бегала. Пролетев молнией почти полдома, оказалась в своей комнате. Совершено обессиленная я прислонилась спиной к двери и сползла на пол. Горько усмехнулась: как ни прискорбно было это осознавать, но лишь сегодня я смогла как следует рассмотреть отца, увидеть, что скрывается за напускной порядочностью. А скрывалось многое: безжалостность, расчет… даже по отношению к единственной дочери, пусть нелюбимой, но все-таки… Вспомнились слова Мастера Ли: «Твой отец — очень опасный человек. Не зли его, девочка, а лучше вообще не попадайся на глаза».

И без того прохладные отношения с отцом покрылись буквально арктическим холодом, а наши редкие встречи практически прекратились.

Через полгода я услышала то, чего так боялась: он сказал мне уйти. Несмотря на все свои знания и умения, я была практически не приспособлена к самостоятельной жизни, не имела тех способностей, которые помогли бы выжить в чужом городе. У меня даже денег не было бы, если бы Мастер Ли не передал мне кулёк со всем необходимым, в том числе и деньгами. А ещё сделал то, чего я совсем не ожидала: он подарил мне меч, столь любимый мной, на котором я тренировалась.

— Бедная девочка, я не знаю, что ещё сделать для тебя. Руфина, будь осторожна. Я опасаюсь, что он будет искать тебя, — с грустью сказал мне словно разом постаревший Мастер Ли. Человек, к которому я прониклась безграничным уважением.

Отчаянно хотелось плакать, но огромным усилием воли заставила себя сдержаться, обняла старика и навсегда ушла из дома…

Следующие дни совершенно смазались: я не помнила, как добралась до какого-то большого города, где ночевала первое время. Я всё время опасалась, что меня найдут, поймают, что это будет очередным изощренным развлечением отца, любившего менять для меня «правила игры», а потом смотреть, как я адаптируюсь.

Скоро кончились деньги, стало негде жить и почти нечего есть. Отчаяние всё больше захватывало меня. Несмотря на все мои умения, я не могла устроиться на работу: никто не хотел брать малолетнюю девицу без документов, без сертификата об образовании и с «диким взглядом», как сказал какой-то мужик, думая, что я не слышу. Я могла бы продать меч и получить кругленькую сумму, но решила, что лучше подохну с голоду, чем продам самую дорогую сердцу вещь, не считая серебряного браслета в форме свернувшейся змейки — единственной памяти, оставшейся от матери. Его, впрочем, продавать тоже не собиралась.

Я шла уже несколько часов, не разбирая дороги, почти погрузившись в болезненный омут воспоминаний-галлюцинаций. Не знаю, что этому способствовало больше — голод, или который день донимающая меня сильная простуда, да плюс ко всему дикая усталость.

Я шла сквозь безликую толпу, прожигая её практически потусторонним взглядом. Моему на редкость поганому настроению вторила разбушевавшаяся погода. Плакало небо. Знаете, давно заметила, что когда мне плохо или очень грустно, всегда идёт дождь.