Шёл старый еврей по Новому Арбату... - [63]

– Понятно, – пощурился петух. – Попрошу подписку. О невыходе из трамвая.

Шагнул вдоль строя. Штрудель шагнул следом.

– Народ?

– Народ. Без царя в голове. Которому всё под силу.

Рот разинут. Глаза шальные. Волосы спутанные. На затылке форменная фуражка, на плече сумка с письмами-бандеролями.

Прокричал с усердием:

– Проживая жизнь с великой приятностью… Разношу почту по сиюминутному хотению, независимо от адреса: "Это вам. А это уж вам".

– Что еще?

– Вскрываю конверты, переписываю послания, отправляю по случайным адресатам, а то и вытряхиваю в помойку всю сумку.

Добавил строго конфиденциально:

– В минуты редкого просветления отношу на проверку в нужные органы. Народу это свойственно.

Очередной пассажир не дождался вопроса. Встал во фрунт, преданно взглянул на начальство, отрапортовал – благостно глуп:

– Отставной народ. Малоумный отроду. Он же полководец, флотоводец, а также от кавалерии, артиллерии и от частей случайного назначения.

Голова – обрита наголо. На загривке – валики. На груди – регалии до ширинки.

– Чем пробавляешься, отставной народ?

– Командую старцами, которые в строю. Чтобы маршировали на плацу, строились в боевой порядок, по приказу кричали "Ура!" и разбегались по улицам. "Это вы куда?" – интересуются прохожие. "Это мы в атаку". – "Это вы на кого?" – "Это мы на всех".

– Так беги, – посоветовал петух.

– Куда? – удивился полководец.

– На врага.

– Только что оттуда.

– Разговорчики! – закричал Сиплый. – Под трибунал захотел?

– Сбегайте вы за него, – предложил Штрудель. – А он в другой раз.

– Нам не положено бегать, – объяснил Сохлый. – Мы топтуны. Побежишь – объект упустишь.

Петух выслушал их, сказал с огорчением:

– Бывает год тигра, год обезьяны, лошади, петуха… Когда же наступит год человека?

– Скоро, – пообещал Сиплый. – Управимся с задержаниями – он и наступит.

– С другой стороны, – добавил Сохлый. – Куда торопиться? Одного отработаешь – другой прорастает. Нам на приварок.

– Следующая остановка: Проспект дерзаний и озарений.

Глава четвертая КАК ТРОГАТЕЛЬНО, КАК ЧУДЕСНО…

1

Трамвай катил по рельсам, тоненько позванивая.

Пассажиры смирно сидели на своих местах, в разговоры не вступали.

Но всполошился мужчина на скамейке, полон обаяния. Подступил к Штруделю с петухом, выговорил с обидой:

– Отчего у меня не полюбопытствовали?

– Тоже народ?

– Берите выше.

Мягкая шляпа на голове. Кокетливый шарфик на шее. Благозвучие в голосе и глаз пронырливый.

– Кто таков? Чем занимаетесь?

– Занятие мое – редчайшее. Вносить в мир душевные порывы, которых недостает. Задайте вопрос: каковы ваши творческие устремления?

– Каковы ваши творческие устремления?

– Отвечаю. Изготовил уникальный гроб из ценных пород дерева. С инкрустацией снаружи и внутри. Дабы не гнил в глубинах земли, а сохранялся на века в музее, потрясая красотой исполнения. Задайте еще вопрос: с какой такой целью?

– С какой такой целью?

– Отвечаю. Чтобы изумленные горожане восторгались, обозревая мое творение: "В будущем каждому выделят по такому..."

Спросили с подозрением:

– Тоже помешанный?

Ответил с гордостью:

– Кто же, если не я? Помешательство мое вопиет к небу.

– Что происходит? – завопил Штрудель. – Отчего все с дефектами в этом вагоне? Слабоумные-скудоумные?..

Петух разъяснил популярно:

– С безумных какой спрос? С безумных иной спрос, чем добывают себе покойное существование. В добровольной придури.

Штруделя ответ не удовлетворил:

– Имеется ли в этом городе приют для нормально мыслящих? Кого там содержат? И как долго?

Неприметный мужчина осмотрел его, словно для описи, доложил в микрофон:

– Вредные умствования. Дерзновенные измышления. Попрошу взять на заметку.

2

Штруделя осенило. Подошел к нему, ткнул пальцем:

– Уважаемый! Не вы ли тот народ, которым интересуемся?

Поерзал по сиденью, покряхтел в печали:

– Был некогда лицом народа. В юношеские свои времена.

– Поясните.

Наставил на себя портфель, сообщил четко, раздельно, чтобы не создалось затруднений у тех, кто будет расшифровывать записи:

– Потерял всякое выражение на физиономии. В борьбе с врагами отечества.

– Врет он всё! – завопил некто, загородив лицо газетой. – Вре-еет!

– Вру, – признался. – Смыл лицо в казарме. Ради старательного омовения после побудки.

– Врет! Ой, врет!..

Извертелся на сиденье, выговорил иной вариант:

– Был вызван к начальству. Оставил лицо на вешалке‚ как принято. Уходил – забыл взять.

– Заврался, дядя, – сказал петух. – Тебе по должности полагается такое лицо. Стертое и безликое. По роду деятельности.

Еще покряхтел. Признался косвенно:

– Зато жена нынче спокойна. На неприметного – разлучница не позарится. Да и прочее население знает, на кого равняться, делать лицо с кого.

Штрудель извелся от нетерпения:

– А прежнее куда девали? С которым явились на свет?

– Прежнее хранится на складе. До пенсионного возраста. Хорошее лицо, всякому бы такое.

– Врет он всё! – заблажили пассажиры, прикрывшись газетами. – Вре-еет!..

– Отвратное было лицо…

– Оболгателя и пролазника…

– Нагадить ближнему – самая его сласть…

Мужчина сунулся к петуху со Штруделем, спросил тихо, отключив записывающее устройство:

– Господа из-за угла! У вас, говорят, хирурги всё могут. Нельзя ли и мне… Лицо с выражением. Чтобы порадовало на исходе дней.