Шёл старый еврей по Новому Арбату... - [60]

Снова стало подмигивать, а Штрудель замолчал и молчал потом долго.

– Может, посидим? – предложил нерешительно. – Поболтаем.

– О чем? – спросило существо.

– О чем-нибудь.

– О чем-нибудь я не болтаю.

– Просто посидим. Помолчим.

– О чем?

– Ни о чем.

– Нет, нет! Этому никто не поверит. И что я напишу в объяснительной записке по поводу нашей встречи?

– Вы пишите объяснительные записки?

– Не мыслю без них свое существование.

– Вопросы еще есть? – спросил петух

– Вопросов больше нет, – вздохнул Штрудель. – До свидания.

– Прощайте, – ответило существо.

– А почему не "до свидания"?

– "До свидания" похоже на сговор. На предполагаемые встречи и несогласованные намерения.

– Вот так-то! – похвастался Сиплый.

– Знай наших! – похвастался Сохлый. – Ты еще не накрамолил, а уже доложено.

И они пошагали дальше.

Дальше и дальше.

– Он не народ… – бормотал Штрудель. – Нет, нет! Какой он народ? Народы такими не бывают…

Встали.

Огляделись.

Рельсы по брусчатке. Провода над головой. На остановке начертано: "Трамвай номер 1. Конечный пункт – Народный дом".

– Вот, – порадовался Штрудель. – Вот где скрывается этот народ! Взглянем на него и пойдем обратно. К себе за угол.

3

Двое сидели на скамейке.

Возле трамвайной остановки.

Седые. Благообразные. С непомерным к себе уважением.

Разговаривали шепотом, не привлекая внимания.

– Что вы на это скажете?

– Какое, всё-таки, варварство! Какая нелепость!

– Конечно, варварство. Конечно, нелепость. Но их тоже можно понять.

– Нет! Я не понимаю.

– Как умный человек.

– Как умный – тем более.

– А вы войдите в их положение.

– Не хочу. Пусть они войдут в мое.

– Они не могут.

– Почему?

– Не могут, и всё. Такая у них особенность.

– Пусть тогда идут к черту.

– Возможно, вы правы.

– Я прав. Они правы. Вечно вы их оправдываете.

– Я никого не оправдываю, но со всеми согласен. Это разные вещи.

Штрудель подобрался поближе, разглядел в подробностях:

– Народ ли это, который в розыске?

Сиплый ответил:

– Которые в розыске – те не народ.

– Вмешиваться будем? Задавать вопросы?

Сохлый добавил:

– Когда надо, мы вмешаемся.

Подошел трамвай, и двое вошли в вагон. Через разные двери. Поссорившиеся навеки.

Водитель позвал:

– Которые с петухом. Вам с передней площадки.

Сиплый с Сохлым подтолкнули к дверям:

– Заходим. Располагаемся. До тюрьмы далеко, чего ноги топтать?

– У меня проездной, – заявил Штрудель себе на удивление. – А с петухов за проезд не полагается.

Водитель прозвенел несмело, и они покатили.

– Следующая остановка: Обелиск достижений.

Ехали.

Высматривали по сторонам приметы быта и времени.

Окна по линейке. Деревья по струнке. Коробки из бетона унылым великолепием.

Ни единого балкона на домах. Ни единого скворечника на ветвях. Ни единой клумбы на газонах. Ни единого флюгера на крышах. Лишь кумачовые полотнища с призывами, линялый административный восторг.

Город ликований и опасений.

Приобретений и потерь.

Ветры высвистывали по-разбойничьи на продувных проспектах, по которым шастали черные машины да ежились на тротуарах неприметные фигуры в схожих одеяниях – надзор за нравами, цепко оглядывали прохожих.

Штрудель пригорюнился. Петух пригорюнился тоже:

– "Если бы я захотел разорить какую-либо территорию, отдал бы ее в управление идеологам".

– Как ты сказал? – насупился Сиплый. – Да за такие за слова…

– Это не я сказал. Это я подслушал. У Фридриха Великого. Кайзера германского.

– Будем брать, – насупился Сохлый. – Для великих у нас башня имеется. С земляной ямой. Где всякому поместительно.

И пассажиры кивнули согласно.

4

Трамвай был полон, однако каждый сидел на отведенном ему месте, дабы не создалось толчеи, в которой злоумышленник способен затеряться.

– Господа! – возгласил Штрудель. – Кто из вас народ?

Все промолчали, воздерживаясь от суждений, ибо заучили с детского сада: в закрытый рот муха не влетит. Лишь один негромко признался:

– Я… Вроде бы я.

Это был дипломат, возвращавшийся домой со званного раута. Чтобы стянуть с плеч фрак с манишкой, скинуть начищенные штиблеты, напялить фланелевый халат в пятнах от потребляемой пищи, сунуть ноги в шлепанцы и с наслаждением цыкать зубом, ибо цыканье на приемах не допускалось во избежание международных конфликтов, разрыва отношений и поэтапной сдачи территорий.

Ростом мал, шеей широк, ногами коротковат, мускулистости непомерной.

Спортсмен-тяжеловес.

– Вы борец? – спросил петух.

Ответил политично, с тонкой улыбкой:

– Всякий дипломат – борец, но не всякий борец – дипломат. Употребляем в делах посольских. С неизменной похвалой-старанием.

Встал со скамейки неприглядный мужчина, вкрадчиво уклончив, нацелился портфелем с микрофоном:

– А это… Это придется доказать.

И дипломат принялся доказывать.

– Приплываю полномочно на отдаленный остров, который не приметить в океанских просторах, спускаюсь по трапу на красный ковер.

– Ах, – говорю, – какая прелестная взлетная полоса!

А эти, которые встречают:

– Вы что… – удивляются. – У нас и взлетать нечему. Кроме гусей с курами.

– Этим мы обеспечим. Это нам не впервой.

Меряю шагами их сушу, со всех сторон окруженную водой, вбиваю в нее колышки:

– Мы этот остров обустроим. Пляжи огородим. Вышки по углам поставим. Прожектора. Караульных с собаками.