Шёл разведчик по войне - [53]

В расположении немецких войск в лесу в шести — восьми километрах на восток от деревни Дроздовка замечены гусеничные следы, слышен шум моторов, лязг гусениц, команды и так далее. Необходимо установить род войск, вид вооружения и, по возможности, количество техники, способ охраны, а также, если удастся, номер части и планируемые действия.

— Только и всего, — проворчал Микко.

Утром следующего дня после завтрака, Микко поблагодарил деда Эйнора и бабу Хелю за хлеб-соль, за приют и ласку, ещё раз выслушал по пунктам письмо к тёте Галине, попрощался и стал на лыжи.

Старики расставались с ним с двойственным чувством. Он приносил им известия от дочери, был единственной ниточкой позволявшей поддерживать с ней связь. С ним им было веселее, всё — таки ребёнок в доме, хоть и троюродный, да не чужой. Потому искренне радовались его приходу. И в то же время, некоторое облегчение с уходом Микко испытывали — дополнительный рот за их скудным столом был всё — таки обременителен.

— Ты к нам летом приходи, когда огородина пойдёт, — пригласил дед Эйнор. — И, до лета, ты не подумай что отговариваем, заходи. Но летом обязательно, тогда будет и сытнее и веселее.

Итак, в Хаапасаари разведзадание выполнено. Теперь необходимо реализовать снятую информацию. Но, это уже не его заботы. И продолжать контакты с Николаем Иосифовичем скорее всего, не ему. Заведут под Николая Иосифовича другого нашего человека, теперь уже взрослого, тот пусть обтаптывает и отрясает.

Миша любил профессиональные слова разведки. Любил знать их и произносить. Валерий Борисович был недоволен этим пристрастием, даже сердился — боялся за Мишу: а ну как ненароком сорвётся такое словечко с языка во вражеском тылу, как объяснишь откуда знаешь, чем оправдаешься? Однако Миша постоянно отлавливал их и в разговорах с теми же Валерием Борисовичем и Владимиром Семёновичем, хотя и Валерий Борисович и Владимир Семёнович их употребляли, во всяком случае, с ним в разговорах крайне редко. Основным источником жаргона были спецы, с которыми при необходимости Валерий Борисович его сводил. Это были специалисты по тактике разведки, по конспирации, по психологии общения, и по маскировке, и по минно — взрывному делу, обучавшие, в основном, безопасному передвижению по местам возможного минирования — чтоб ненароком на воздух не взлететь, и по топографии и по иным направлениям и специальностям, чьи консультации и наставления требовались Мише для выполнения очередного задания. Они не знали и не спрашивали как его зовут, даже в лицо смотрели очень редко и то не вглядываясь. Он тоже не знал их имён и должностей, однако не только знания, которые они преподавали ему, но и произносимые ими профессиональные слова и выражения он отлавливал и оставлял в своей памяти.

Знание и употребление этих слов причисляло его к избранным, к касте разведчиков. А во вражеском тылу вспоминая и употребляя их, хотя и не вслух, пусть только мысленно — он не был одинок, осознавал, что эти слова знают и произносят те, кто сейчас на нашей территории, кто помнит и беспокоится о нём, кто желает ему удачи в разведке и кто хочет, очень хочет, чтобы он каждый раз возвращался. Эти слова были ниточкой, всегда и везде связующей его со своими.

Хотя знание, конечно, рискованное.

Одноклассник его, Сашка Пышкин на этом сгорел. На «глубокой разведывательно — поисковой операции». Александр Сергеевич Пышкин, который лишь одной буквой отличался от великого поэта, лучший ученик и самый уважаемый парень в классе. Его каждую осень на пионерском сборе класса единогласно выбирали председателем совета отряда. Потому что не был зубрилой и не возносился от своих успехов, несмотря на то, что иных оценок кроме «отлично» не только в табеле, но и текущих никогда у него не было.

В посёлке возле станции, где Сашка вёл разведку, стационарное наблюдение, жили муж с женой Дудоровы, Максим и Надежда. У Максима один глаз вовсе не видел и другой был крепко подслеповат. Сам Максим о своём недуге так говаривал.

— Зрения моего совсем мало. Стакан вот вижу, а рюмку уже нет.

И поступал соответственно. На рюмку ноль внимания, зато на промысел стакана сил и времени не жалел. Надо отдать ему должное, лентяем он не был и дома работал, и на стороне брался за всякую работу, и лёгкую, и тяжелую, и грязную, и чистую, лишь бы она не требовала острого зрения, да за труды подносили стакан. В одну из таких отлучек спросила Надежда у Сашки.

— Клоуна моего, ясноглазого, не видал?

Сашка в тон ей ответил.

— Видал. Проводит глубокую разведывательно — поисковую операцию.

— Это в самую точку сказано, — согласилась Надежда. — Раз так, то скоро его не жди. И разведает, и поищет, и найдёт во что поглубже и до краёв. Ой прав ты, Санёк, ой как прав. В такую глубину порой уходит, что не знаю, как удержать и как вытащить. Бога молю, только бы не спился.

Меж тем Надежде выражение понравилось и она, если кто про Максима спрашивал, частенько отвечала.

— Нет его. В глубокой разведке он.

И в непродолжительном времени зацепился слухом за те слова любознательный человек. Посмеялся, похвалил и полюбопытствовал: сама, мол, придумала или слышала от кого?