Шёл разведчик по войне - [31]

— Юлерми просит, чтоб я Ирме помогал. Так что пока здесь поживу.

— Да. Ирма тебя хвалила. Хороший мальчишка, говорит. И работящий, и чистоплотный. Ну, пора мне. Передай Юлерми что я заходил, вроде как работёнка для него намечается.

— Передам.

«Вроде как. Вот именно — вроде как. Но ничего, заботливый господин Пекка. Придёт пора и с тобой поговорят. Плотно поговорят и заботливо. И с тобой, и с Хуоти, и с этим старым хреном, который опять во дворе вертится и полено долбит, как ворона мёрзлый хрен».

Был ещё один эпизод, но Микко так и не смог его квалифицировать. Заглянул Тимо Харвонен, предложил сходить на охоту, причём к скалам, где были немецкие склады. Там народ мало бывает и зверь почти не пуганный. Само собой, Микко от такого предложения отказался. Во-первых, нет никакой гарантии, что это не провокация. А во — вторых, подходы со стороны леса — не его участок. Валерий Борисович не раз наставлял: в чужой огород не лезь, за чужое дело не берись, чужого стада не паси. Полезешь — такого можешь наколбасить… мало, сам расшифруешься, ещё и других подведёшь.

— Некогда. Дома дел полно.

Тимо позвал ещё пару раз и отстал.

Искренне он приглашал в компанию, или контрразведчики снимали его реакцию на подобное предложение, Микко так и не определил.

Были, вероятно, и иные проверочные мероприятия, о которых Микко от других не узнал и сам не почувствовал.

После обеда забрался на печь, подремать. Юлерми уселся возле окна, поближе к свету, принялся чинить хомут — ему пришла повестка на извоз.

Когда Микко проснулся, Юлерми по — прежнему сидел у окна к нему спиной и, похоже не видел, что он проснулся. Чинил хомут и часто шмыгал носом. Микко открыл было рот спросить, не простудился ли? Но увидел как Юлерми поднял руку и стал вытирать ладонью глаза и щёки. По жене тоскует. Нет, лучше не показываться, пусть человек сам с собой тоску изольёт. Мужчина ведь, ему может не понравиться, что его слёзы видели. К тому же Микко печаль Юлерми вполне понимает, ему в своей жизни тоже приходилось влюбляться.

Осенью сорок первого возвращался Миша из разведрейда, прошёл Красное Село, Тайцы, Павловск, Тярлево. Судя по маршруту и разведзаданию: установить войска, вооружение, технику, маршруты передвижения, наши сильно опасались захвата немцами Пулковских высот. Овладев ими фашисты получали возможность напрямую расстреливать город.

От Купчина пошёл не прямым ходом к Неве и к штабу, а забрал влево, через Среднюю Рогатку к Броневой. Получался крюк в лишних километров семь — восемь. Но на станции Броневая, куда приходил на отстой бронепоезд, работала стрелочницей самая сокровенная его тайна, тайна сердечная, кареглазая и черноволосая семнадцатилетняя красавица Оля Воробьёва.

Ноги шли, а голову занимало одно имя. Повторял его, повторял и наповторялся.

«Оля, Олечка… Оля, Олечка, Олюшка… мы пойдём… с тобой… мы пойдём с тобой в полюшко…»

Оля, Олечка, Олюшка,

Мы пойдём с тобой в полюшко,

Там цветов наберём,

Вместе песню споём

Да, хорошее занятие во время войны цветы собирать да песни петь. И главное — нужное.

Оля, Олечка, Олюшка,

Мы пойдём с тобой в полюшко,

Там цветов наберём,

И фашистов побьём.

Цветами, что ли? Или песнями? Хотя на войне без песен тоже нельзя. Переделать надо…

…Вместе песню споём,

А фашистов проклятых всё равно разобьём.

Теперь почти правильно.

Оля, Олечка, Олюшка,

Взявшись за руки мы пойдём в полюшко,

И военную песню споём.

А фашистов проклятых всё равно разобьём!

Вот так хорошо. Не очень гладко, зато правильно.

Оля у него уже третья любовь. Первой была соседка в Бабаксиньиной деревне, дочка тракториста Павла Лавриновича, Надюха. Лет ему тогда было совсем мало, задолго до школы. Полюбил её Миша всерьёз и пошёл к Лавриновичам на двор, свататься.

— Дядь Паш, ты к ноябрьским праздникам гони самогонку и борова коли. Я сватов пришлю и на вашей Надюхе жениться буду.

Дядя Паша серьёзно и внимательно выслушал его. Отложил в сторону косу, которую отбивал к завтрашнему сенокосу, и в знак согласия пожал руку.

— Договорились. И самогонки нагоню, и борова заколю. Только и ты уважь мою просьбу. На свадьбу штаны переодень, а то неловко, сам понимаешь, жениху на свадьбе в мокрых штанах быть.

Миша пообещал и на том порешили. А решение скрепили ещё одним рукопожатием.

Но в Ленинград его в том году забрали рано, ещё в сентябре, и потому свадьба не состоялась. А к следующему лету любовь к Надюхе забылась.

Вторая любовь, одноклассница Валя Финаровская. В третьем классе в неё были влюблены почти все мальчишки — одноклассники. Миша видел, что Финаровская девочка красивая, но сердца его она не трогала. Ему больше нравилась Галя Плетнёва. Однако мальчишки уговорили: все они влюблены в Вальку, а он что ли, особенный. Согласился, уступил товарищам, полюбил её недели три и перестал. Неинтересная любовь, когда не по сердцу, а по уговорам.

И сама Валька виновата, что её разлюбил. На уроке пения спросила певичка.

— Кто может своими словами объяснить разницу между высокими и низкими нотами.

Миша поднял руку и объяснил, как понимал.

— Высокие это писклявые, а низкие — бубнивые.

Улыбнулась учительница, засмеялись ребята и Валька со всеми вместе. Обиделся Миша — он в неё влюбился, а она над ним смеётся, куда ж это годится! И к обеим стал равнодушен, и к Финаровской, и к Плетнёвой. И ни капельки не пожалел — летом переехала жить в Ленинград Оля Воробьёва.