Шекспировские чтения, 1977 - [7]

Изображая любовную игру своих юных героев и чудесные превращения, вызванные волшебным цветком и лукавством фей, Шекспир смешал обе ночи. В его эпоху это, вероятно, не вызывало недоумения: еще не было преодолено средневековое восприятие времени, когда важно было не столько его течение, сколько содержание временной вехи. А так как представления об Ивановой и Майской ночи, по сути своей языческие, были родственны, эти две ночи можно было объединить, сохранив их символику.

Благодаря тому что действие происходит волшебной ночью, при обманчивом свете луны, "странные", по словам скептического Тезея, приключения героев становятся правдоподобными, а участие в комедии фей, эльфов и Пака органичным.

Если фигуры Оберона и Титании первоначально были навеяны книжной литературой, то маленькие феи, или эльфы, и Пак - прямое порождение устных поверий. Об этом свидетельствует их образ жизни и поведение. Они легко переносятся по воздуху с одного места на другое (II, 1, 2-6); по ночам водят хороводы (II, 1, 140); питаются медом, ежевикой и другими ягодами (III, 1, 144, 146). Их обязанности - убивать "червей в бутонах роз", "воевать с летучими мышами", "из крыльев их шить кафтаны", "гнать сычей" (II, 2, 3-6). Словом, это природные духи, которые окружают крестьянина в лесу и в поле.

Главную роль среди этих духов играет Пак (Пэк), или Робин Гудфеллоу (Добрый друг). Создавая этот персонаж, Шекспир особенно близко придерживался народных традиций.

Образ Пака вырисовывается при первом же его появлении. Фея из свиты Титании спрашивает его:

Да ты... не ошибаюсь я, пожалуй:

Повадки, вид... ты - Добрый Малый Робин?

Тот, что пугает сельских рукодельниц,

Ломает им и портит ручки мельниц,

Мешает масло сбить исподтишка,

То сливки поснимает с молока,

То забродить дрожжам мешает в браге,

То ночью водит путников в овраге;

Но если кто зовет его дружком,

Тем помогает, счастье вносит в дом.

Ты - Пэк?

(II, 1, 32-42)

Пак отвечает:

Ну да, я - Добрый Малый Робин,

Веселый дух, ночной бродяга шалый.

В шутах у Оберона я служу...

То перед сытым жеребцом заржу,

Как кобылица; то еще дурачусь:

Вдруг яблоком печеным в кружку спрячусь,

И лишь сберется кумушка хлебнуть,

Оттуда я к ней в губы - скок! И грудь

Обвислую всю окачу ей пивом.

Иль тетке, что ведет рассказ плаксиво,

Трехногим стулом покажусь в углу:

Вдруг выскользну - тррах! - тетка на полу.

Ну кашлять, ну вопить! Пойдет потеха!

(42-54; перевод Т. Щепкиной-Куперник)

Все содержание этого диалога основано на различных крестьянских поверьях. Связь образа лукавого Пака с более древними языческими представлениями, на которые наложило свой отпечаток христианство, подчеркивается тем, что Пак принадлежит к сонму ночных духов. Он торопит Оберона кончить волшебство перед тем, как взошло солнце, и упоминает о страшных ночных призраках - проклятых мертвецах (III, 2, 381-387). И хотя Оберон замечает, что они "духи, но не те" (388), Пак вскоре опять напоминает, что "жаворонок начал петь" (IV, 1, 91), т. е. что им пора в путь. И, наконец, в последней сцене в своем монологе он снова приобщает себя и эльфов к ночным духам, появляющимся, когда "волки воют на луну", визг "совы пугает тьму" и больному чудится саван.

В этот темный час ночной

Из могил, разъявших зев,

Духи легкой чередой

Выскользают, осмелев.

Нам же, эльфам, что стремимся

Вслед коням тройной Гекаты

И дневных лучей боимся,

Темнотой, как сны, объяты,

Нам раздолье. В доме мышь

Не спугнет святую тишь.

Я пришел сюда с метлой

Мусор вымести долой.

(V, 1, 362-373)

Последние два стиха отражают более позднее поверье, что паки по ночам убирают дом.

Но Пак не только домовой, он и лесной дух, сбивающий путников с пути. В комедии он этим охотно занимается. Сначала он морочит ремесленников:

Я поведу всех вас кругом

Сквозь топь; сквозь мох, сквозь лес, сквозь дебрь.

Я буду конь, я буду вепрь,

А то медведем, псом, огнем,

Ржать, лаять, хрюкать, жечь, реветь,

Как конь, пес, вепрь, огонь, медведь.

(III, 1, 90-95)

Затем Лизандра и Деметрия:

Вверх и вниз, вверх и вниз,

Буду гнать их вверх и вниз.

Я страшнее всяких крыс.

Дух гоняй их вверх и вниз!

(III, 2, 396-399)

Превращение Мотка, которое осуществляет Пак, тоже могло быть навеяно народными сказками (например, о волшебнице, надевшей овечью голову принцессе).

Мы видим, что связь образа шекспировского Пака с устной народной традицией обнаруживается с достаточной полнотой.

Шекспир, однако, не ограничился близким следованием фольклорной традиции, а по-своему претворил ее. Так же, как Оберон и Татиния, эльфы и Пак очеловечены; только если первые снижены, вторые, наоборот, несколько приподняты и опоэтизированы. Шекспир дает своим эльфам имена: Мотылек, Паутинка, Горчичное семячко, Цветущий горошек. Если мы сравним их с именами эльфов в более поздней народной книге (в сказках феи и эльфы вообще безымянные) - Щипок, Простак, Страшила, то мы сразу же почувствуем разницу. Сказочные эльфы достигают роста маленьких детей, а шекспировские прячутся в чашечках желудей, и это подчеркивает их легкость, нежность, изящество. Особенно ощущается поэтизация в монологе маленькой феи, встретившейся с Паком: обгоняя лунный диск, она пролетает над холмами и долинами, сквозь колючий кустарник, над изгородью и частоколом, сквозь воду и пламя (II, 1, 2-5). Она сыплет росу на лугах и вдевает жемчужные сережки буквицам (14-15). Маленькие феи и эльфы прямого участия в действии комедии не принимают, но они создают ее фон. Одухотворяя мягкую и близкую человеку природу, они усиливают ощущение гармонии и в то же время подчеркивают гротескность любовной сцены между Титанией и Мотком. Непосредственно участвует в интриге пьесы Пак в роли шута при Обероне и маленького лесного Купидона. Он надевает ослиную голову Мотку и снимает ее и дважды впускает сок волшебного цветка в глаза влюбленным. Заставив традиционный персонаж направлять ход сюжета, т. е. выполнять столь важную и необычайную для него функцию, Шекспир должен был видоизменить его характер. И драматург действительно придал ему большую значительность и сложность. Пак оказывается таким же быстрокрылым, как фея: ему довольно сорока минут, "чтобы землю опоясать", черта, вовсе не свойственная неуклюжим домовым. Он способен не только на грубоватый юмор, но и на более тонкую иронию. Увидев репетицию ремесленников, перед тем как насадить на плечи Мотка ослиную голову, он восклицает: