Хм, а может это и к лучшему. Чего я к ней с такой уголовной рожей явлюсь? От меня теперь вечерами нормальные люди шарахаться будут.
Единственное, что примирило меня с новой реальностью, это был обед. За время беспамятства я изрядно оголодал, поэтому проглотил его в три секунды, несмотря на то, что суп представлял протертую теплую жижу с запахом капусты, а второе блюдо ту же капусту только немногим гуще и с крохотным кусочком мяса.
Очень хотелось добавки, но Агния Сидоровна та самая медсестра со скрипучим голосом и мегеристой внешностью сообщила, что на первый раз будет достаточно и этой порции. Хорошо хоть стакан компота принесла налитый до краев. Радовалась, наверно, что не нужно больше кормить меня с ложечки за папу и маму.
После обеда напало сонливое состояние, но надо было решать, как жить дальше. Несколько раз, намереваясь написать письмо Люде, я брал в руки, принесенную медсестрой шариковую ручку, и опускал её на тумбочку, весь в сомнениях писать, или не писать.
Было ясно одно, повторить вторую жизнь заново не получится. С самого начала все пошло не так. Июль заканчивается. И раньше середины августа меня вряд ли выпишут.
Помедлив, я снова взял ручку и начал писать письмо маме.
Следующим утром проснулся около семи часов. Сначала прошлепал в туалет, Там обнаружил большое зеркало и сразу начал разглядывать свое отражение. Из зеркала на меня смотрел тощий долговязый парень. Повязки на голове уже не было и на неровно остриженном черепе были хорошо заметны бугристые шрамы, замазанные зеленкой. Шрам на лице сейчас показался еще более уродливым, чем вчера. Ну, а про нос и говорить было нечего.
– Пожалуй, на Бельмондо не тяну, моя рожа сейчас больше на Жоффрея де Пейрака, или Квазимодо похожа, но еще страшнее, вот только я не граф и Люда не Анжелика, – подумал я.
– Ну, тебя и разукрасило, парень, – сочувственно сказал зашедший в туалет, больной. – Брось, не переживай, до свадьбы заживет.
– Не знаю, не знаю, – протянул я. – Со свадьбой наверняка будут проблемы.
– Мужик должен быть немного симпатичней лошади, – наставительно сообщил собеседник. – Так, что ничего страшного не случилось, главное, чтобы язык у тебя был хорошо подвешен, ну, и аппарат, чтобы работал.
Я невесело засмеялся и отправился в свою палату и только сейчас обратил внимание, что охрана с меня не снята, за моими телодвижениями внимательно наблюдает все тот же молодой офицер.
– Чего они меня караулят? – задавался я единственным вопросом во время завтрака. Съев тарелку овсянки и запив ее жиденьким чайком с куском белого хлеба с маслом, я снова улегся в кровать.
Однако долго пробыть в одиночестве не удалось. Первой ко мне зашла медсестра и положила на тумбочку пригоршню таблеток, затем на несколько минут зашел лечащий врач, потыкал фонендоскопом в грудь и, сказав, что все прекрасно, удалился.
Минут через двадцать дверь снова отворилась, и в палату зашел пожилой мужчина в военной форме, звание было не определить из-за накинутого на китель условно белого халата. Но, судя по седым вискам звание, он имел не ниже майора, а возможно и старше.
– Это еще кто такой? – интуиция тревожно взвыла. – Что не врач это точно. Те так халаты не носят, однозначно.
– Здравствуйте Александр Владимирович, – поздоровался вошедший. – Я майор Гладышев Николай Валерьевич старший следователь военной прокуратуры, расследую аварию, участником которой вы являетесь и мне необходимо взять у вас показания по этому неприятному инциденту. Ваш лечащий врач сообщил, что вы в состоянии ответить на мои вопросы. Но я на всякий случай еще раз спрошу. Вы в состоянии дать показания?
– Да, конечно, – промямлил я. – Николай Валерьевич, не подскажете мне какой сегодня день, я уже в курсе, что лечусь тут два месяца, а вот точную дату у врача спросить не удосужился.
Собеседник изобразил губами легкую улыбку, хотя в его глазах не появилось и капли эмоций.
– Сегодня двадцать четвертое июля, товарищ сержант. Учитывая ваше нынешнее состояние, беседу мы затягивать не будем, приступим сразу к делу.
Первые его вопросы касались биографических данных, поэтому я отвечал на них без особых затруднений. Проблемы начались позже и с каждым заданным вопросом и моим ответом брови у следователя поднимались все выше.
– Мой лечащий врач, Борис Александрович, считает, что у меня частичная амнезия после травмы, – как бы между делом сообщил я. После этого брови Гладышева совершили обратный маневр, опустившись на свое место.
Закончив с вопросами, следователь начал интересоваться, чем я намерен заняться после выписки, и когда я уже полностью расслабился, он неожиданно спросил:
– Александр Владимирович, а какими иностранными языками вы владеете?
– Видимо в бреду ухитрился разговаривать на шведском или финском языке, – мгновенно сообразил я, откуда дует ветер.
– Ну, у меня талант к языкам, в школе учил английский, могу довольно свободно читать и говорить на нем, – ответил я. – А дома с детства с бабушкой разговаривал на финском языке, также читаю на нем и пишу. Я даже шведский язык начал изучать, хотел поступать на филологический факультет нашего университета. К сожалению, бабуля умерла в прошлом году. Так, что теперь не с кем будет практиковаться в разговоре.
