Шедевр - [63]

— Значит, представление… — Джейн помолчала в поиске подходящих слов, — это тематический переход к основной части?

— Совершенно верно, — ответила я, стараясь не смотреть на Гая. Джейн, конечно, молодец, но ее манера излагать мысли рассмешила меня. Я уже представила ее слова на развороте каталога или на стене музея через три месяца. Но Джейн была вполне довольна собой. Она одобрительно кивнула и глотнула воды. Немцу напротив, казалось, было нестерпимо скучно.

— А где сегодня Эйдан Джерок? — спросил он меня и перевел взгляд на Гая, оживленно беседовавшего с Джейн.

— В Манхэттене по делам, — осторожно ответила я.

— Ну да, конечно, — ответил немец. — Я слышал, в Нью-Йорк прилетела Жаклин Квинет, чтобы найти подходящих покупателей.

Я запаниковала. Немец хитро улыбался. Я едва знакома с этим парнем. Каким же образом он настолько осведомлен о моих проблемах?

— Меня сейчас представляет Грег Вейц, — продолжал немец. — Я приехал со встречи с ним. Он упоминал о вас и о продаже.

Ненавижу, когда ограничивают мои возможности! Может, надо было остаться в Нью-Йорке, самой пойти к Вейцу и попытаться уладить все без Эйдана? Раньше я пару раз встречала Грега Вейца, но не обращала на него особого внимания, равно как и он на меня.

Всех, казалось, занимает предстоящая выставка, не только Соню, но и этого парня. Каковы их намерения? Я не могу поверить в то, что в планах Эйдана не значится мое будущее, — по крайней мере как художника.

Все выпивали умеренно, и разговор был исключительно деловой — в отличие от сборищ британских художников, которые оканчиваются либо потасовкой, либо подробными рассказами о своих планах. Сегодняшний прием показался мне более интеллигентным и серьезным, но менее веселым. Мы ушли сразу после того, как подали кофе, и Гай отвез меня домой, а сам поехал в отель на Шарлот-стрит.

28

У Изабеллы д’Эсте есть чему поучиться. Во многих отношениях эта королева эпохи Возрождения не похожа на остальных моих героинь. В отличие от них, нарисованных мужчинами и для мужчин, Изабелла в высшей степени независима. Она сама являлась заказчицей, привыкшей к одиночеству и свободе, меценатом и натурщицей в одно и то же время — и символом государственной власти. Я начала изучать ее историю через несколько дней после приезда Гая и вскоре была уже полностью погружена в ее богатый внутренний мир.

Изабеллу можно считать первой леди Италии шестнадцатого столетия, своеобразной Джеки Кеннеди того времени, и ей нравилось быть у власти. Она близко дружила с королями и Папами и была свидетельницей многих политических событий, как, например, вторжение французов в Италию, осада Рима и коронация императора Карла V. Высокообразованная интеллектуалка, знавшая греческий и латынь, Изабелла являлась членом кружка писателей, среди которых были Макиавелли, Кастильоне и Ариосто. Она также вела обширную переписку — около двенадцати тысяч ее писем хранятся во дворце Мантуи Дукале.

Мне было приятно узнать, что Изабелла увлекалась коллекционированием предметов искусства. Она тысячами скупала их для украшения своих двух комнат во дворце — Студиолы (студии) и Гротты (салона). Студию украшали фризы, и на дверце каждого шкафа был выгравирован герб Изабеллы. Позже гербы были заменены аллегорическими картинами работы Мантенья. Для оформления своего салона Изабелла пригласила братьев Мола, которые расписали деревянные панели изображениями дворцов, городов, музыкальных инструментов и сцен из придворной жизни. В этой комнате Изабелла д’Эсте собрала все виды произведений искусства: бронзовые статуэтки, ценные манускрипты, музыкальные инструменты и глобус, по которому она следила за путешествиями Колумба. На сегодняшний день сохранилось лишь три из тысячи шестисот приобретенных ею предметов.

Я рылась в своих старых вещах в поисках необходимого реквизита как белка, собирающая орехи в ожидании суровой зимы. Их можно продать на дешевых благотворительных базарах за пару пенни: старые с щербатыми краями фарфоровые блюдца, разрисованные по краям цветочным узором и золотыми листьями; стеклянное пресс-папье, расписанное внутри цветами; шелковые шарфы с геометрическим рисунком в стиле пятидесятых; ожерелья из красного и зеленого стекляруса; нитки жемчуга и старые черно-белые открытки с посланиями незнакомых людей на обороте, написанными жирным курсивом. В детстве я всегда очень бережно хранила свои вещи, не желая делиться ими с другими детьми. Думаю, это следствие идеи всех уравнять и все поделить поровну, бытующей в нашей общине. Ребенком мне хотелось самой сформировать подходящую жизненную концепцию. Я придумала себе эмблему — шестиконечную звезду, на каждом луче которой помещалась буква моего имени[13], а в центре — открытый глаз. Эта эмблема была в изголовье моей кровати, на стенках моих шкафчиков, на форзаце моих книг и даже на одежде. Я нарисовала ее также на коробках из-под обуви, где хранились дорогие мне вещи.

Я прилетела в Вену на один день. У меня оставалось мало времени на подготовку, к тому же я знала, что единственного взгляда на картину Тициана будет достаточно, чтобы испытать те эмоции, которых я ожидала от Изабеллы. Ее образ был уже четко определен в моем сознании. Я подошла к конторке служителя музея и спросила, где могу найти картину. Восторженный студент небрежно указал на монетный зал на втором этаже, где я нашла прекрасный медальон с изображением Изабеллы, датированный 1505 годом. Эта случайная находка оказалась кстати. На монете первая леди эпохи Ренессанса была изображена в профиль — величественная и властная, как римский император или король. Монету, очевидно, изготовили, когда Изабелла была молода. Сохранившийся портрет Тициана, написанный тридцать лет спустя, изображал ее в том возрасте, в котором она была представлена на монете.