Шедевр - [17]

Все у Линкольна Стерна было бежевого цвета, — кроме его живых зеленых глаз. Он небольшого роста, напоминает фавна и носит вельвет: ну просто Квентин Крисп двадцать первого века.

— Эстер, дорогая, что ты задумала?

— Значит, ты видел «Кларион», — пробормотала я, пока мы в знак приветствия целовали воздух.

— Я был смертельно обижен, что при разрезании пирога первый кусок достался не мне, — ответил он, отодвигая для меня стул. За оживленностью речи ему не удалось скрыть свою досаду.

Подошел темноволосый официант с меню. Линкольн взял меню, игриво улыбаясь. Мы обедали в «Сент Джонс Клеркенвелл» — ресторане не броском, но с хорошей репутацией.

— Может, надо было поговорить со мной, прежде чем печатать свою последнюю статью? — улыбаясь, парировала я и села. — Такой удар с твоей стороны был для меня совершенно неожиданным. Не знаю, чем я это заслужила.

— Я лишь подчеркнул, насколько ты стала популярна, — сказал Линкольн, наливая мне воду, — а теперь, после этой идеи выставить себя на аукцион… Эстер, что, по-твоему, люди могут подумать? Все только об этом и говорят.

— Надеюсь, они не жаждут моей крови?

— Нет, на этот раз нет. Я думаю, большинство твоих почитателей искренне хотят, чтобы у тебя все получилось. Но это может оказаться твоим последним успехом. Что останется после того, как ты продашь себя? Ты права: в следующий раз они потребуют публичной казни.

— Перестань, Линкольн. Твой последний материал лишь усиливает всеобщее невежество в области современного искусства. Я ожидала от тебя большего.

— Ты мне льстишь. Но что ты имеешь в виду?

Самым невыносимым образом Линкольну нравилось, когда его ругали.

— Твой удел — разоблачать всякие тайные связи, а не называть современное искусство «вызывающим интерес общественности миром славы и всеобщего спаривания», как ты это сделал! — выпалила я.

— Всеобщего прелюбодеяния, Эстер, — с явным удовольствием исправил Линкольн и прикрыл губы салфеткой, чтобы спрятать гнусную ухмылку.

Раньше он был одним из моих доверенных лиц. Линкольн посещал Кортуолд вместе с Билли Смитом, когда я училась в колледже Сент Мартин. Он всегда с упорством терьера защищал нас и наши работы. Но с тех пор многое изменилось. Мы выросли. Теперь Линкольн умело пользовался той властью, которую давала ему профессия критика, и целью его последней статьи являлись высокие тиражи, а не стремление угодить мне. Как ни печально, но с этого момента мне придется держать под контролем еще и его.

— Как насчет говяжьего филе? — предложил Линкольн. — Для говяжьего мозга я что-то не в настроении.

Я кивнула:

— Я так хочу есть, что готова проглотить даже утюг.

Линкольн снова посмотрел на официанта:

— И проверьте, чтобы филе было с кровью. Много крови.

Бросив на меня быстрый взгляд, официант записал заказ.

— Я не отрицаю, что в твоих работах есть глубина, — задушевно продолжал Линкольн. — Я лишь отметил, что ты стала значить больше, чем все твои произведения вместе взятые. Таков феномен современного искусства: художник в центре всеобщего внимания, а его работы имеют второстепенное значение.

— Но это неправда. Возможно, я и стараюсь развлечь своих зрителей, однако истинную ценность имеет лишь мое искусство.

Линкольн деланно фыркнул:

— Только не для толпы. Для них искусство — это ты, моя дорогая.

Я вдруг заметила, что в зале воцарилась тишина. Я огляделась, и вслед за моим взглядом посетители опускали глаза в свои тарелки. Если мы не будем осмотрительнее, то устроим публичный скандал, который попадет в завтрашние газеты.

Я понизила голос:

— Я никогда не возражала против рекламы. Известность — составляющая успеха моего нового проекта.

— Может, мне написать статью, чтобы предостеречь тебя, Эстер?

— Продолжай.

Его глаза заблестели как масло.

— Ты летаешь слишком близко от Солнца. Мне неприятна мысль, что тебя может постигнуть участь Икара.

Я задумалась, действительно ли это его беспокоит или, как большинство людей, Линкольн с удовольствием посмотрел бы на мой провал.

Принесли еду, и мы с наслаждением впились в мясо. Пора сменить тему и рассказать Линкольну, что мне от него нужно.

— Полагаю, Кэти уже связалась с тобой? — спросила я.

— Да. Она звонила мне вчера. Жаль, что ты ничего не сказала мне раньше.

— Ты у меня в черном списке, — ответила я и глотнула воды. — Но то, что ты написал, задело меня за живое. Это главная причина, почему я вообще взялась за этот проект.

— Каким образом?

— Ну, ты утверждал, что я стала торговой маркой. Эти слова навели меня на мысль: сколько я на самом деле стою?

Глаза Линкольна сузились. Он всегда стремился знать истинные причины событий.

— А что именно покупатель получит за свои деньги?

— Меня, — усмехнулась я. — На неделю. А также фильм, который будет снят во время представления. После его окончания, разумеется.

— Какая тема?

— Обладание.

— Ну давай, рассказывай дальше, — нетерпеливо произнес Линкольн, заговорщицки улыбаясь.

Теперь он слушал меня крайне внимательно, прерывая лишь короткими одобрительными возгласами.

— Какова особая ценность представляемых тобой образов? — спросил Линкольн, как только я перечислила выбранные портреты.

— Они раскрывают различные аспекты данной темы, — объяснила я. — Речь идет о разных видах обладания — физическом, эстетическом, материальном. Ни одна история не будет исчерпываться особенностями холста или тем, как положена краска. В переносном смысле покупатель приобретает семь женских образов, а также меня как добровольного посредника между ним и картинами.