Щорс - [66]

Приемная комендатуры всегда битком. Толкались жалобщики, просители, частные и от всяческих обществ; нужда в крепкой комендантской руке ощущалась у вновь создаваемых советских учреждений. По-прежнему густо вились журналисты; сторожили они у дверей кабинета, на перекрестках, зная в глаза задрипанный, некогда черный комендантский автомобиль.

Нынче с утра Николай побывал в Казенной палате. Тревожные вести получил от комиссара по охране культурных учреждений и организаций Мазуренко. Какие-то элементы, по всему из «лукьяновцев», рвались ночью в архив; служащие, боясь открытых нападений, отказывались выходить на работу. Там же выдал главному архивариусу охранное свидетельство: «Архив бывшей Киевской Казенной палаты, который имеет историческую ценность, находится под нашей охраной. Служащие архива должны продолжать свою работу и охранять архив от порчи и уничтожения. Ни один документ не может быть выдан из архива без разрешения комиссара по охране культурных учреждений и организаций».

В приемной, проталкиваясь к своей двери, Николай споткнулся взглядом о знакомое лицо. Уже в кабинете, стаскивая шинель, вдруг ощутил горячий прилив к щекам. Никита Буряк! Соученик по фельдшерской школе.

Шел тот на год старше, но это не мешало им водить одну компанию. Из Чернигова Никита. Помнил, по окончании его направляли в военный госпиталь, за крепостной вал. Укорял сам себя: до сей поры не проскочил на Гору. Четыре года! Приказав помощнику выкликнуть того из приемной, с напряжением глядел на дверь.

Ввалилось человек пять. Ба! Еще один — Петруня Андрей. С этим и вовсе был близок. Сдерживаясь, чтобы не кинуться на шею, крепко жал однокашникам руки, выискивая взглядом в возмужалых лицах сохранившиеся мальчишеские приметы. Находил, восстанавливал в памяти. У Андрея шрамик над бровью давний; глубокая морщина, похоже как ножевой порез, разделила на равные доли выпуклый лоб. Не было ее…

— Бороду к усам выкохал, — оголял в улыбке обкуренные зубы Петруня. — И не угадать. А был чистеньким, румяным хлопчиком…

— Возмужал, — нашелся Никита Буряк.

Однокашники щадили. Выводя их из неловкого положения, Николай перевел разговор на давнее. Школа, как и госпиталь, существует, но едва тянет ноги. Тот же и начальник, генерал Калашников; постарел, правда, до ветхости. На месте многие воспитатели, врачи; перебрали всех по кличкам. Николай, не выбиваясь из веселой беседы, мельком окидывал бумагу, подсунутую Петруней. Нужда, нужда. Нет дров, нет госпитального белья, нет медикаментов, нет продовольствия… В палатах до сотни больных.

— Петлюровцы? — спросил он.

Напряженное молчание разрушил самый пожилой из просителей, с голым теменем, бритый кругом старикан, с густыми темными клочками бровей. Представили как врача. Не помнил его; ни в школе не видал, ни в госпитале на практических занятиях. Обдавая горячим дыханием стекла пенсне, шевеля бровями, напомнил с укором:

— Гражданин комендант, долг врача… выше всякой политики.

— Лаврентий Капитоныч! — ухватил его за рукав Петруня. Виновато моргая припухлыми веками, сглаживал: — Это всего — до сотни. С красными. А из тех., и двух десятков не оставалось. Кого надо, Петлюра эвакуировал.

— Напрасно встревожились, — успокоил Николай. — Долгу врача нас вместе обучали… Правда, не помню, чтобы долг отрывали от политики.

Получив охранное свидетельство, ходоки покинули кабинет.

Поздно вечером в комендатуру нагрянул с какими-то гражданскими Шафранский. Высокий, смуглолицый, с роскошной черной шевелюрой, он с первой встречи лег на душу Николаю. Еще в Стародубе того назначили политическим комиссаром в Таращанский полк. Видя, что у Барабаша не клеится, все чаще поглядывал на Шафранского, общительный, жизнерадостный, таким людям легче пробиваться к красноармейским сердцам. С Барабашом расстался без сожаления. Получив приказ о сведении таращанцев и богунцев в бригаду, настоял об утверждении военкомбригом его.

— Кого привел! — ослепляя с порога улыбкой, заговорил громко Шафранский. — Сотрудников Украинского телеграфного агентства. УТА называется. Не могут тебя прихватить. Все подступы на Крещатике перекрыли к комендатуре, «форд» твой ловят.

— По Крещатику пешком я хожу.

— Не хмурься, Николай Александрович, нужен им комбриг, не комендант. А признаться, и сам я рад глянуть, В штабе не появляешься. Засосало…

Выйдя из-за стола, хозяин усадил сотрудников УТА к кафельному камину, недавно прогоревшему.

— Товарищ Щорс, — с лету навалился рыжебородый толстяк в волчьей дохе, пристраивая на коленях пухлый, затасканный блокнот, — нарисуйте, пожалуйста, в общих чертах картину наступления советских войск на Украину вообще и на Киев в частности.

— Исчерпывающий ответ вам могут дать только в штабе фронта.

Шафранский, оглаживая ладонями теплый кафель, кивал: давай, мол, иначе от этого народа не отбояришься. Пришлось рисовать «общую картину». Еще с лета 18-го в районе Курска началось формирование группы войск Курского направления. А с ноября повелось наступление по всему Украинскому фронту.

— Из кого комплектуются советские войска? — спросила единственная среди журналистов женщина, молодая, с нервным худым лицом.