Щит дьявола - [27]

Шлюхи по-настоящему любили их. Эти унтер-фюреры никогда не делали им больно — даже когда бывали совершенно пьяны, что случалось довольно часто в последние недели сентября: дело в том, что во время одного из рейдов по Аахену бойцы «Вотана» сумели обнаружить подпольный цех по производству самогона, и теперь в каждой роте боевой группы стояло по гигантской емкости с дармовой выпивкой.

Когда же Шульце кричал: «Итак, дамы, я собираюсь этой ночью станцевать на матрасе хорошую польку. Скидывайте с себя всю одежду—немедленно!», то шлюхи с радостью раздевались и кидались к нему—точно истосковавшиеся по жениху невесты. И даже когда Матц заявлял: «Сейчас я отстегну свою деревяшку, чтобы было сподручнее взяться за главное дело», проститутки не чувствовали себя уязвленными или униженными. Секс с инвалидом нисколько не смущал их. Отстегнув свой протез, Матц скакал прямо к девицам на здоровой ноге, старясь ухватить ближайшую из них за грудь и крича при этом: «Стойте, девочки, не двигайтесь! Скорее хватайтесь за что-нибудь и держитесь крепче! Ведь мой кусок мяса может продырявить глубже и точнее, чем 88-миллиметровый танковый снаряд, пущенный прямой наводкой!»

И не случайно однажды ночью, положив свою голову на пышную грудь высокой блондинки, в то время как другая шлюха, брюнетка, заботливо вытирала пот с его волосатой груди, гауптшарфюрер Шульце искренне выдохнул:

— Знаешь что, Матци, скотина ты этакая… Такая жизнь — не что иное, как мечта, ставшая явью!

После этого гамбуржец обвел рукой комнату, битком набитую прекрасными женщинами, в углу которой стоял униженный, запуганный ими гемайншафтсляйтер. Лицо его теперь украшал не только распухший нос, но и перманентные черные синяки под глазами.

— Кто мог поверить, Матц, сукин ты сын, что это когда-нибудь станет реальностью? — Шульце покачал головой, словно не веря своим собственным глазам. — Свой личный бордель. Матци, старый пердун, скажу тебе честно — сейчас я могу умереть и почувствовать себя совершенно счастливым человеком!

Но пока личный состав боевой группы СС «Вотан», как мог, наслаждался отдельными прелестями жизни в осажденном городе, добровольцы, посланные за линию фронта полковником Портером, один за другим просачивались на германскую территорию. Одетые в ненавистную им форму нацистских солдат, они готовились выполнить свою смертоносную миссию.

Глава вторая

Этот звук не был похож ни на один, что аахенцы слышали до сих пор. Он донесся на рассвете, когда солнце только начало восходить, и вышедшие на улицу ночью жители уже готовились вернуться в свои подвалы и щели с тем, что успели добыть на улицах ночью. В течение нескольких мгновений изможденные существа, бродившие, как тени, по улицам осажденного Аахена, казались загипнотизированными этим странным звуком. Потом, распознав, что он — не что иное, как признак мощнейшей артиллерийской канонады, люди со всех ног бросились в свои импровизированные убежища. Но для многих из них это было уже ни к чему. Обрушившиеся на город артиллерийские снаряды рвались повсюду, не щадя никого и ничего. Улицы заполнились телами мужчин и женщин, корчившихся в последней агонии. По мостовой текла кровь многочисленных жертв. Когда артподготовка достигла полного разгара, солнце взошло над Аахеном в полную силу — и повисло над городом в бледно-голубом небе наподобие кроваво-красного шара. Это произошло 1 октября 1944 года, в семь тридцать утра. Весь Аахен внезапно превратился в огромное поле боя.

Пламя пожаров, охватившее дома, длинными зловещими языками взлетело выше самих крыш. Старые, в основном ветхие здания, то и дело рушились в дыму и пламени. Грузовики и военные машины, стоявшие на улицах, получали прямые попадания снарядов. Один из них попал и в полевую кухню, которую везла упряжка лошадей по Компхаусштрассе. В одно мгновение исчезли и возницы, и их худые изможденные лошади, и четыреста литров супа. Снаряды попали и в купол кафедрального собора Аахена. На искавших убежища внутри собора, насмерть перепуганных мужчин и женщин, стали падать каменные обломки. Некоторые из этих несчастных выбежали на Якобштрассе, надеясь укрыться где-нибудь еще, и были сражены раскаленной шрапнелью. Снаряды попали и в военную конюшню, располагавшуюся в конце улицы, и жалобное ржание раненых лошадей смешалось с паническими криками агонизирующих людей. Несколько животных вырвались из разбитой конюшни и, не разбирая дороги, помчались вперед, затаптывая все на своем пути.

Казалось, безжалостный обстрел города происходит без всякого четкого плана. Американцы били по всем целям без разбора и делали это безостановочно. Своей шрапнелью они буквально скашивали все живое, что только попадалось на Улицах Аахена. Затаившиеся в своих блиндажах и вырытых в земле щелях бойцы «Вотана» вздрагивали, все теснее прижимаясь друг к другу, в то время как снаряды буквально перепахивали землю в считанных метрах от них. Не верившие ни в Бога, ни в черта эсэсовцы все равно инстинктивно молились, чтобы снаряды американцев миновали их и избавили от незадачливой судьбы гражданского населения, у которого не было возможности укрыться в заранее оборудованных блиндажах и которое практически полностью было обречено на гибель.