Щипцы, зубило и бутылка водки - [3]

-- Ну рубля два с мелочью будет. А что?

-- Как это что? Я же так понимаю, ты выжрать не против?

Философ подумал и решил, что глупо будет отказываться от возможности выжрать водки с хорошим человеком. А посему через четверть часа оба уже сидели на той же скамейке с бутылкой и стаканами.

-- Закусить бы чем,- нерешительно произнес философ.

-- Баловство,- ответил оптик,- Закуска градус крадет.

Выпили. Помолчали. Повторили. Еще помолчали.

Приблудная собака с никакой шерстью ткнулась философу черным влажным носом между колен. Оптик сунул руку в портфель, вынул оттуда грязную карамель, и освежевав, предложил четвероногому собрату по несчастью. Собака осторожно взяла зубами угощение, благодарно вильнула хвостом и потрусила дальше по аллее. Философ зачем-то стал смотреть ей вслед.

Собачьи ноги ступали неуловимо быстро для глаза, с не совсем равными промежутками между шагами, и собачье тело от этого несколько вибрировало и покачивалось на ходу, и все-таки в собачьей рыси была элегантность, и была какая-то неуловимая умом и глазом закономерность в постановке ног. А ведь собака вовсе и не думала, как правильно ей ставить ноги. Собака была занята конфетой. Значит порядок в природе вещей все-таки есть, и от мыслей он никак не зависит. И почему трезвые люди этого не понимают?

Неожиданно философ почувствовал крайнее облегчение. Если раньше ему приходилось железным усилием воли поддерживать порядок в голове, следить за мыслями, чтобы они не срывались на всякую всячину, то теперь необходимость в такой слежке отпала напрочь. Порядок и гармония установились сами собой, и теорема Геделя отошла на второй план. Щипцы же пропали из головы совершенно.

Оптик тоже почувствовал радостное освобождение от зубила и одновременно с этим, потребность в некой интеллектуальной активности. Сунув руку в портфель, из которого незадолго до этого была извлечена бутылка и собачья карамель, он достал потертую клетчатую доску и шахматные часы.

-- Ну что, командир, хочешь я тебя в шахматы объебу?

-- Попытайся,- флегматично ответил философ.

Не спеша, расставили фигуры. А куда спешить? Расставили, конечно, криво, кое-как, но ведь суть ходов от этого не меняется.

Философ взял в одну руку черную пешку, а в другую белую, спрятал руки за спину и выставил кулаки вперед. Оптик размашисто хлопнул по левой руке. Философ раскрыл кулак, показав черную пешку, и многозначительно ухмыльнулся. Ухмылка эта вовсе не была вызвана возможностью сделать первый ход. Дело было в другом, гораздо более важном приобретении, а именно, в обретении не только мыслями, но и вещами, своего настоящего, первозданного смысла.

И в собачьей побежке, и в предстоящей партии в шахматы, и во всех остальных вещах существовал замечательный порядок, вечный и нерушимый. И чтобы вернее всего найти этот порядок, никогда не стоит отправляться на его поиски.

Thursday, August 16, 2001 Dallas, TX