Шайтан-звезда - [39]

Он замолчал.

– А со мной этого не случилось, – продолжила его мысль Джейран, немного обиженная, но вдруг она заметила, что и юноша – не прекрасный ангел. Одно плечо у него было выше другого, и под вышитой золотом рубахой торчал остренький горбик.

– Но ведь и тебя оставили в твоем прежнем виде! – с недостойным праведницы злорадством сообщила она юноше.

Юноша пошевелил плечами, ощупал себя – и убедился, что в рай он попал вместе с горбом.

– Что же это значит, о девушка? – растерянно спросил он. – Неужели это бедствие будет сопутствовать мне вечно?..

– Я не знаю, – отвечала Джейран. – Ты видишь, и мое лицо не изменилось. Наверно, в раю все устроено по таким законам, о которых нам не говорили. И все же праведникам живется неплохо…

Она обвела взглядом милую полянку, и ковер, и меховое одеяльце, и цветы. Никаких шаровар она не обнаружила. Очевидно, шалости с гуриями начались где-то в другом месте. И оказалось, что вовсе незачем было выбираться сюда через колючий куст. Прямо к разостланному ковру вела посыпанная песком дорожка, и на ней были выведены узоры из пересекающихся полос, и узоры были попорчены следами, но не человеческих ног. По дорожке прошлись туда и обратно небольшие копытца.

– Что это, о господин? – удивилась Джейран. – Кто приходил к тебе ночью?

– Гурии, о девушка, – с немалой гордостью сообщил юноша то, что она уже слышала.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что твои гурии были с копытами, о несчастный? – возмутилась Джейран. – Гляди сюда, о бесноватый! Гляди!

– Чьи это следы? – удивился возлюбленный чернооких гурий.

– Я очень хотела бы, чтобы это были верблюжьи копыта! – воскликнула Джейран. – Но даже такой бестолковый горожанин, как ты, знает, что верблюжье копыто вчетверо больше этого следа! Это и не конь, и не ишак…

Она вскочила с ковра, по траве подошла к следам и присела на корточки.

– Я бы сказала, что это молодая коза или козленок… – пробормотала она.

– Это козленок, о девушка! Только не спугни его…

И впрямь, на тропинку вышла небольшая белая козочка с вызолоченными рожками и направилась прямиком к ковру. Когда она прошла мимо Джейран, девушка ощутила аромат дорогих курений. Очевидно, райских коз лишили их скверного запаха.

Козочка ткнулась губами в протянутую к ней руку.

– Она просит угощения… – растерянно сказал юноша. – Чем мне ее угостить? Как ты полагаешь, о девушка, что едят козы?

– Обычные козы щипали бы траву, а райские, наверно, предпочитают тихамский изюм и басрийские финики, – отвечала Джейран. – Видишь, она не обращает на траву внимания, а ведь такой зеленой, высокой и сочной травы я раньше не видала…

– Немудрено, если это райская трава, – заметил юноша.

– И если у этой козы те же повадки, что у земных, то она несомненно сжевала твои шаровары, – продолжала девушка. – Ты ведь сказал, что они были из тонкой дабикийской ткани?

– Горе мне, что же я надену? – растерялся избранник гурий. – Ты не можешь принести мне что-либо, о девушка? И скажи, ради Аллаха, как тебя звать?

– Джейран. А тебя, о господин?

– Я – Хусейн…

Юноша собрался было сообщить о себе еще какие-то подробности, но совсем рядом зазвенели струны лютни.

– Это гурии!

Хусейн вскочил и, как был, босиком, по дорожке устремился навстречу призывным голосам и звукам, а козочка – за ним.

Джейран посмотрела им вслед.

Воистину – три полуобнаженные девы в зеленом и с распущенными кудрями приближались к полянке. Та, что играла на лютне, отстранилась, так что Хусейн угодил в объятия к двум другим.

Сгорбленный, маленький, хотя и приятный лицом, он был не пара этим статным красавицам, но они обняли его, и обласкали, и оделили долгими поцелуями – несомненно, в бытность учеником брадобрея юноша никогда не получал таких благоуханных лобзаний.

Джейран поняла, что ей тут делать больше нечего, отступила, развела руками ветви и вышла назад к эйвану.

Нетронутый завтрак ждал ее, и он был воистину райским.

Очевидно, жизнь действительно окончилась. И самым приятным для девушки образом…

Джейран вздохнула – головная боль понемногу отпускала ее, а мысли приходили в некоторый порядок. В самом деле – чего она лишилась? Она лишилась хаммама – ибо в каждом городе, куда приезжал ее хозяин, он первым делом нанимал рабочих и строил хаммам, один краше другого. Менялись рисунки на стенах, менялись банщицы, да еще, пожалуй, в одних местах хозяин ставил на краю водоема каменную птицу Анку с человеческим лицом, а в других – нет. Это зависело от того, шииты или сунниты преимущественно живут в городе. Шииты – те допускали изображения живых существ, сунниты же – нет, хотя и те и другие считали себя подлинными правоверными.

Итак, Джейран лишилась главным образом и в первую очередь хаммама, потому что лишь он был в ее жизни неизменным. Иногда ей казалось, что хозяин владеет каким-то перелетным хаммамом, который сегодня – в Багдаде, а завтра – в Каире. Что менялось за стенами хаммама – она постичь не могла.

Еще она лишилась хозяина, который научил ее ремеслу. И, очевидно, лучшим, что она знала в жизни, были эти уроки, когда он клал ее, обнаженную и распаренную, на топчан, сам садился рядом и разминал ей спину, плечи, бедра, при этом объясняя, какие мышцы и какие кости попадают под его чуткие и сильные пальцы. Джейран было тогда тринадцать лет – время, когда все дочери бедуинов уже становятся женами, время, дольше которого неприлично оставаться в отцовской палатке. И душа ее улетала от этих уроков.