Шатуны - [19]

Алексей был совершенно подавлен и растерян; интеллектуально его наиболее ущемили слова о пределе метафизической свободы; эмоционально — упоминание о том, что сильные духом, мол, пускаются в неизвестное, страшное, потустороннее плаванье.

Но он все же вдруг возразил:

— Итак, вы говорите, что это искаженный путь, профанация, что ключи к истинному христианству потеряны… Почти… Даже значения слов сейчас уже не те, какие были тогда… Но что, если ключи будут снова найдены… Пусть среди немногих…

— Тогда, конечно, иное дело, — как-то спокойно ответила Анна. — Но интуитивно я чувствую, что это — не для меня. Как другие наши — не знаю… Хотя почему «нет», может быть… Относительно некоторых… Все настолько чудовищно и запутано, до невероятия…

Где-то в окно появилось ничего не выражающее лицо Милы с широко раскрытыми глазами. На что она смотрела?…Алеша сидел в углу у печки; Анна же чуть возбужденно ходила по комнате; выл ветер… за стеной пела свои нелепые песни Клава.

— Ты целиком на стороне Падова и его друга Ремина… И этого кошмарного Извицкого… — пробормотал Алексей.

Анна пропустила его слова; закурив, она молча смотрела в окно, в котором уже исчезло отсутствующее лицо Милы.

— Ну, хорошо, — опять собрался с духом Алеша, — пусть многое закрыто для нас… Лишь малая часть всего, высшего, сказана людям, да и та плохо понята… Но Бога, Бога-то вы куда денете?.. Я говорю сейчас не о Боге определенных религий, а о том, неведомом?!

— Бога! — произнесла Анна. — Ну что ж я могу сказать тебе о Боге.

— Нет, ты ответь, почему ты… именно ты… вне этого, а не вообще! — вскричал Алексей.

— Бог это, конечно, нечто другое — начала говорить точно сама с собой Анна, у которой на душе вдруг стало спокойно. Сбросив туфли, она калачиком устроилась на диване. Слышно было как во дворе редко, но пронзительно кричит дед Коля, обращаясь к сараю, где второй час кудахтал Андрей Никитич.

— Вообще, — продолжала Анна, — если забыть некоторые прежние атрибуты Бога, особенно такие, как милосердие, благость, и тому подобные, и поставить на их место другие, жуткие, взятые из нашей теперешней жизни, то есть из реального действия Бога, то может получиться такой Бог… с которым интересно было бы как-то встретиться на том свете… Может быть нечто грандиозное, чудовищное… Совсем иной Бог, который если и снился нашим прежним искателям истины, то только в кошмарных снах.

— Дьявол, а не Бог. Вот какой замены вы хотите, — выдавил из себя Алексей.

— Мы не хотим, а видим, — отвечала Анна. — Бог, но другой… Уже по-иному непостижимый… Цели которого полностью скрыты от человечества… Не связанный с моралью.

— Одно голое сатанинство, — с отвращением проговорил Алеша.

— Но в конце концов лучше переход от идеи Бога к дальнейшему… Лучше абсолютная трансцендентность, — добавила Анна.

— Или еще более…

— Уж не Глубев ли с его тотальным бредом в качестве новой религии?! С его религией Я?!

— Не знаю, не знаю… Мы пока ищем…

— У Глубева хоть есть его бред, — взвизгнул Алеша, — а у вас ничего нет… Кроме отчаяния!

Анна даже расхохоталась.

— А что есть у вас, современных верующих? — ответила она.

— Маленький слабоумный метафизический комфорт… Пародия на золотой сон… Лаборатория для создания хорошего душевного настроения… Бессмертие ничтожеств… Да пойми ты, Алеша, — спохватилась она, не желая его обидеть. — Нам нужно право на поиск. Пусть даже перед поиском будет великое падение.

— Великое падение, в котором, разумеется, находитесь ты, Падов, Ремин и Извицкий, — прервал Алеша.

— Что ты все переходишь на личности? — произнесла Анна.

— Мы же говорим об идеях… Пусть даже не мы участники этого великого падения, хотя я уверена, что мы… Пусть другие, неважно… Но за великой катастрофой взойдет новая вера… Может быть, даже Глубев — (Алеша злобно расхохотался). — Может другое… Не знаю…

— Это все падовщина, падовщина, — исступленно бормотал Алексей. — Но ответь мне наконец, ответь, что тебя, именно тебя… так отдаляет от Бога!?

— Если Бог — нечто, что вне «я», то отвечу тебе: бездонная любовь к себе… Кроме того, мне не нравится, когда на ту силу, которую ты назвал Богом, пытаются надеть белый намордник, как это делаете вы, — чуть устало ответила Анна и пересела на стул. — Потом я люблю этот таинственный, черный мир, куда мы заброшены, — проговорила она словно размышляя вслух, — а само понятие о Боге — это уже что-то данное, мешающее крайнему, отчужденному от всего человеческого, поиску в трансцендентном… Кроме того, я ощущаю мир, как игру чудовищных, отделенных, потусторонних сил… Бог — это очень скромно для моего мироощущения… Нам надо сверхтайны, свободы, даже бреда — метафизического.

— За бессмертие души-то вы все цепко держитесь, — прервал Алеша. — Дрожите за свое «я»… А Бог уже вам стал ненужен… Или превращаете Его как делает Падов, в какое-то непостижимое чудовище… Чтобы пугать им друг друга…

Но в это время дверь настежь распахнулась и в комнату кубарем влетел вырвавшийся из сарая Андрей Никитич.

— Кудах-та-тах! Кудах-тах-тах! — прокричал он, вскочив на стол и топнув ножкой.

За дверью между тем показалась темная фигура деда Коли с огромным ножом в руках. Возможно, он уже принимал Андрея Никитича за курицу.