Шатун - [69]

«Доча!» — раздался знакомый женский голос.

Она оглянулась, никого.

«С ней всё будет хорошо! Мы сделали всё необходимое», — произнёс незнакомый мужской голос.

А затем снова тишина. Свет погас, и лес снова погрузился в темноту и тишину.

Ей снова стало страшно, она чувствовала приближение зверя. В панике она побежала вновь, побежала без оглядки, еле переводя дыхание, пока не упала. В этот раз она упала в мягкий и пушистый снег, будто в чьи-то объятия, холодно по-прежнему не было, а только приятная прохлада, охлаждающая её тело. Зверь отступил, у неё в этот момент было некое ощущение защищённости.

— Люба!

Этот голос был ей знаком, казалось, что она уже забыла его, ей так не хватало этого голоса.

Папа? Папа! Папа!

На улице было очень снежно, люди готовились к праздникам. До нового года оставались считанные дни, повсюду уже были украшены частные дома, а города заполнили разноцветные цвета, которые при наступлении темноты насыщали все улицы яркими красками. На площадях городов стояли наряженные ёлки, на лицах людей наблюдались многочисленные улыбки, все ждали чуда, в которое большинство верило с самого детства. Так же и верили в это некоторые из людей, которым была, а некоторым стала совсем недавно очень дорога Люба.

Прошёл почти месяц с тех пор, как Любу погрузили в медикаментозную кому. Её мама периодически приезжала в Псков, её ненадолго допускали в палату, где она вела с ней беседу, думая о том, что вполне вероятно, что она её слышала. Кроме Светланы, никому больше не было допуска в палату, врачи утверждали, что состояние Любы улучшалось с каждым днём, и что очень скоро её начнут выводить из этого состояния. Светлана, возвращаясь каждый раз в Петербург, ходила в местную церковь, молилась, разговаривала с батюшкой и ставила свечи за здравие. Она окончательно приняла решение о том, что будет меняться, что для того, чтобы исправить ошибки, есть время всегда, она поняла самое главное, что прошлое, к сожалению, уже не вернуть, а вот на будущее возможно повлиять в положительную сторону, только бы Люба вновь вернулась к ним. Алёшу она окутала такой любовью и заботой, поняв, что пока её дочь не вернулась, она единственный родной человек, которому дорог он. Саша позвонил всего пару раз, поинтересовавшись, не нужно ли чего-нибудь им и спросив, справляется бабушка или нет, но так и не появился, во время этих разговоров ей почему-то казалось, что он не совсем трезвый. Алёша постоянно спрашивал про маму, особенно после бабушкиных поездок в Псков, она постоянно, возвращаясь домой, приводила ему какой-нибудь сюрприз и говорила, что это мама передала ему, и что она вот-вот поправится. Светлана искренне верила в это, так как врачи постоянно говорили об этом, да и она сама видела результаты, раны зажили, давление и сердцебиение было ровным. Она тоже верила в чудо, что оно вот-вот произойдёт, и Люба снова будет рядом с ними.

Закончив работу, Вова возвращался от родителей, вокруг было всё белоснежным, на елях и соснах свисали ветки от тяжёлого снега, во время полнолуний он выходил на свой балкон и, погружаясь в воспоминания, думал о Любе и о тех моментах, когда они были вместе, наблюдая за луной. Проехав не спеша по дороге к дому, он подумал, что всё же следует хоть как-то украсить дом, а потом всё-таки передумал, Новый год он всё равно планировал встретить с родителями у них дома. Во время всего этого месяца он жил в надеждах о том, что вот-вот позвонит Василий Игнатович и скажет, что Люба пришла в себя, но телефон молчал, не считая тех моментов, когда он сам звонил ему, и они беседовали минут по 10–15, где он рассказывал о её состоянии и улучшениях. Вове даже удалось в какой-то момент выяснить, в какой больнице она находится, он не понимал, намеренно проговорился в какой-то момент полицейский или случайно, да и ему было всё равно. Вова периодически начал ездить в Псков, подъезжая к больнице, он стоял по несколько часов, наблюдая за окнами и думая о том, что Люба лежит где-то там, и в своих мечтах он надеялся, что она чувствует, что он рядом. Затем он ездил в центр города, туда, где совсем недавно они вместе прогуливались по набережным и слушал звон колоколов, доносившихся с колокольни, украшающей собор, возведенный за каменной крепостью. В определённое время он, прогуливаясь по набережной реки Псковы, останавливался у дома, где когда-то они останавливались. Набережная так же, как и собор, освещалась фонарями, и когда раздавался звон, это место становилось волшебным, особенно в те моменты, когда шёл крупный снег. Вова не умел молиться, нет, он не был атеистом, просто не был приучен к церкви, хотя был крещён. Крестился он в Петербурге недалеко от того места, где он учился и как раз там, где они совсем недавно, прогуливаясь по ночному Петербургу, заглянули туда, это была Александро-Невская лавра. Ту ночь Вова неоднократно вспоминал, ведь она была волшебная, так же как и всё прекрасно проведённое совместное время. Однажды Вова находился рядом с больницей и увидел женщину, одиноко идущую со стороны вокзала. Он узнал знакомые черты лица, или ему просто показалось. Нет, он увидел или больше даже почувствовал, что это Любина мама. В тот день он прождал около двух часов, прежде чем эта женщина покинула больницу. Вова вышел из машины и направился за ней, он почему-то был уверен, что это действительно её мама, черты лица были схожи, но какая-то часть досталась ей и от папы. Он держался на расстоянии и следовал не спеша за ней, они двигались в сторону автовокзала, по-видимому, электричку нужно было ждать до вечера, а автобусы ездили чаще. Сев в один из автобусов, она выбрала место у окна. Вова какое-то время наблюдал за ней, её лицо было грустным, и это не удивительно, ведь грустили все, кому Люба была дорога.