Шассе-Круазе - [32]

– Ну что, тебя еще интересует Антизнание?

– О, да. – Даже в такой момент Антон не мог подвинуть в своей голове ученого.

– О’кей. Ты заслужил. Попробую объяснить тебе на доступном уровне. Ну, например, что первое ты узнал о сексе?

Антон задумался.

– Я тебе подскажу: мужская особь трахает женскую. Так?

– Ну, примерно, – смутился Антон.

– А теперь приготовься.

Антон насторожился, в голосе Агаты послышалась угроза. Ну, не издевка же – он знал, что ни к сарказму, ни к иронии эта удивительная женщина, мягко говоря, не расположена.

Агата взяла в руки его член, подержала его некоторое время перед собой, как невеста свадебный букет, отчего антоновский поникший уже было крантик немедленно начал превращаться в брандспойт, почуявший запах пожара.

Своими длинными красивыми пальцами она очень осторожно раздвинула нежную кожу на головке, освободив бледно-розовую щель.

– А теперь смотри, – сказала она. – У меня то-же есть, чем тебя трахнуть. – И ввела свой возбужденный клитор прямо в логово маленького зверя.

Антон чуть не лишился рассудка.

Но в постижении Антизнания так и не продвинулся.

– Видишь, это НЕ альтернатива Знанию. Антизнание существует само по себе. И они друг друга не исключают, – трезво прокомментировала Агата свое сексуальное хулиганство. И Антон мог поклясться, что услышал нечто похожее на насмешку в ее тоне. – Иногда даже дополняют. Ведь главное противоречие знания состоит в том, что, чем больше мы узнаем, чем дальше продвигаемся в науках, тем сильнее раздвигаются границы непознанного. То есть чем больше мы знаем, тем меньше мы знаем. И это в геометрической прогрессии. Так вот, в теории Антизнания этого противоречия не существует. Уже только поэтому она имеет право на существование.

Потом оба провалились в глубокий сон, наполненный ярким эротическим содержанием, в котором они не прекращали заниматься любовью всеми мыслимыми способами.

Когда они проснулись, солнце уже клонилось к закату.

Агата позвонила по внутренней связи:

– Пусть повар пораскинет мозгами – мне нужен изысканный ужин на двоих. И лучшую бутылку вина из Главного погреба.

Поужинав на террасе при свечах, они решили прогуляться по парку. Шагая по подсвеченным дорожкам и прислушиваясь к таинственным шорохам, доносящимся из густых зарослей, стрекоту сверчков, уханью совы и пронзительному писку летучих мышей, они чувствовали себя почти как в волшебном лесу.

Антон осмелился положить руку на плечо Агаты и осторожно привлечь ее к себе. Так они и прогуливались, обнявшись, как влюбленные. Ему казалось, что воздух наполнен электричеством, а бедро Агаты являлось его проводником.

– Скажи, ты что-нибудь чувствуешь? – задал он наконец сильно волновавший его вопрос.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, радость, например. Нежность.

Агата задумалась.

– Мне с тобой хорошо, – наконец сформулировала она.

– Хорошо как? – допытывался Антон. – Ты когда-нибудь была влюблена?

– Не знаю, – призналась Агата. – Когда-то, в далекой юности, у меня был, как это называется… Возлюбленный.

– Ну, и что?

– Ничего. Это быстро закончилось. Он куда-то исчез. Я о нем больше никогда ничего не слышала.

– А ты? Ничего не пыталась о нем узнать? Страдала? Что ТЫ чувствовала?

– Я чувствовала, что у меня растет живот. И не знала почему.

Антон ахнул. Взяв Агату за другое плечо, он развернул ее к себе лицом.

– У тебя есть ребенок?

– Не знаю… Нет. Он умер. Я не хочу об этом говорить.

Антон прижал ее к себе и почувствовал, как тело ее бьет мелкая дрожь.

– Ты его видела? Ребенка?

– Нет. Мне сказали, что он погиб еще у меня в животе, и не хотели, как они сказали, травмировать меня видом мертвого тельца.

– И ты им поверила? И кто это, «они»?

– Те же, что и «эти» сейчас. Ну, может быть, другие лица. Но цели были прежние – не отвлекать меня от главного.

– И ты даже не пыталась настаивать? А он? Отец ребенка?

– Я ничего не понимала, мне не было еще и восемнадцати. Я была вундеркиндом, окончила к этому времени физико-математическое отделение лучшего университета Европы и работала в самой закрытой лаборатории мира. Он тоже, мой возлюбленный, из вундеркиндов, чуть постарше меня, биохимик. А поскольку мы и жили в квартирках прямо при лаборатории, все случилось совершенно естественным путем – гормоны решили за нас.

– О Господи! Это же ужас! Преступление! То, что ты мне сейчас рассказываешь. А если это они умертвили твоего ребенка?

– Не думаю. Мне кажется, он вообще не умер. Сквозь туман от препаратов, которыми меня обкололи, когда начались роды, я слышала его крик. А потом провалялась без сознания несколько дней. А когда очнулась, не было больше ни ребенка, ни возлюбленного.

– Но ты же могла потребовать… хотя бы объяснения.

– Могла. Но не потребовала. Я совершенно не была готова к материнству. Меня намного больше занимала наука. И мне было предоставлено все, о чем только мог мечтать начинающий ученый.

– А потом? Ты не попыталась выяснить судьбу своего ребенка?

– Нет. Я по-прежнему не готова к материнству. И что бы с ним тогда ни случилось, сейчас уже ничего не изменишь.

Здесь Агате не хватило всей ее хваленой «божественной интуиции» предположить, каким образом вскоре перевернется вся ее такая налаженная жизнь. Как всплывет это тщательно забытое прошлое и какой выкрутас, не подчиняющийся никакой логике, готовит ей ближайшее будущее, опровергая все ее теории. И только ОНО – Антизнание сможет в какой-то мере соответствовать этому новому повороту в ее жизни. И что-то объяснить.