Шашки наголо! - [37]

Настроение падало, давали знать себя голод и холод. Обходя расположение ездовых орудийных упряжек и боевых бричек в лесу, метров 200 от переднего края, я заметил дымок от костра. Подойдя ближе, я увидел, как у небольшого костра, в лощинке, по–фронтовому, у «маленького Ташкента» сидела и грелась группа офицеров, среди которых был и начмедслужбы полка. Некоторые сидели голыми по пояс и прожаривали свои нательные рубашки и гимнастерки на костре. Вши, гроздьями гнездившиеся на рубашках, с треском лопались от огня, доставляя немалое удовольствие их владельцам.

Спереди было тепло, но по спине бегали мурашки. Офицеры зябко поеживались, проклиная войну и немцев в самых жестких русских выражениях. Я тоже подсел поближе к огню и стал отогревать свои озябшие руки. Капитан медсанслужбы предложил новый метод уничтожения паразитов, не снимая гимнастерок и рубашек. Он вынул индивидуальный пакет, развернул бинт и заправил его себе за шиворот. Просидев таким образом минут 10–15, он вытащил бинт. На чистом бинте сидело 5–8 вшей. Отрезав этот кусочек бинта ножницами, он бросил его в костер. Бинт сгорел вместе с паразитами, которые звонко лопались на огне. Всем понравился этот метод вылавливания паразитов на бинт, как на у,очку, и мы дружно стали практиковать его на себе.

Конечно, все это было временным успокоением, и скорее забавой, ведь вши размножались на грязном и истощенном теле гораздо быстрее, чем мы их вылавливали. Всем нужна была хорошая дезинфекция. Но в наших условиях об этом можно было только мечтать.

Даже небольшой дымок от нашего маленького «Ташкента» вызвал артналет противника. Костерок загасили. Пора было возвращаться к орудию. Положение было напряженное, фрицы могли начать наступление на наши позиции в любой момент. Командир орудия, гвардии сержант Паланевич, по–хозяйски устраивался на ночь, заставляя расчет подтаскивать к орудийным окопам сухой хворост и елочный лапник из леса. Вечер был пасмурный, низкий туман ограничивал видимость со стороны противника.

Я подправил свой окопчик, расположенный метрах в семи от орудия, возле небольшого бугорка, и заменил мокрую подстилку сухой. Коновод принес скудный обед, он же и ужин. Суп–болтушка в котелке был еще горячий, и я, поставив его на бугорок, с аппетитом поел и согрелся, несмотря на то что промерзший хлеб крошился и не имел вкуса хлеба. Не дожидаясь очередного налета, я малой саперной лопатой начал расширять свой довольно тесный окоп. Сняв покров снега с прилегающего к окопу бугорка, я наткнулся на кусок немецкой шинели. Дальнейшая раскопка обнаружила труп убитого и замерзшего «фрица». Такое соседство меня явно не устраивало. Неприятно было и то, что этот бугорок, то есть труп засыпанного снегом фрица, я только что использовал как стол для обеда, а ночью прижимался к нему, прячась от ветра и стужи. Пришлось спешно отрыть новый окоп и замаскировать старый окоп свежим снегом. Проверив часового у орудия и переговорив с комэска–З о совместных действиях, я улегся в мягкий от лапника, но холодный и сырой окоп. Кое–как согревшись, я уснул.

В полночь, продрогнув до мозга костей, я проснулся и, решив, будь что будет, пошел в лес и забрался в свою бричку, под сено. Разбудил меня грохот мощных разрывов по всему лесу. Это был очередной налет шестиствольного миномета «Ишака». Кони, запряженные в мою бричку, неслись по лесу как бешеные, по кочкам и пням, не выбирая дороги. Вскочив спросонья, я остановил коней, из которых один был тяжело ранен, а два других имели на крупах глубокие касательные кровоточащие раны. Осколками мин были изрешечены борта брички. Чтобы выпрячь тяжелораненого коня, который после бешеной скачки упал, я стал звать ездового. Ездовой не откликался. Прибежавший с огневой позиции Паланевич сказал, что ездовой, наверно, спит в своем окопе, который был под бричкой. Я ему не поверил. Не может быть, чтобы такой исполнительный и хозяйственный пожилой солдат, каким был ездовой, Спирин, мог спать после адского налета «Ишака».

я побежал к окопу. Ездовой лежал в окопе без движения. В первый момент я тоже подумал, что он спит, но когда я начал его тормошить, то убедился, что он убит. Подошедший сержант расстегнул на Спирине шинель и гимнастерку и обнаружил небольшое осколочное отверстие в районе сердца. Пока сержант занимался с лошадьми, мы забрали документы убитого и в этом же окопе схоронили его, установив небольшой столбик с дощечкой. До сих пор я не перестаю удивляться: как это могло случиться, что я, находясь на бричке, более полуметра над землей, остался жив и даже не ранен (только в нескольких местах осколками мне посекло шинель), а ездовой, который лежал под бричкой, в окопе глубиной больше метра, был убит