Шарлотта Исабель Хансен - [91]

Сара вонзила в него два строгих глаза и ничего не сказала.

Та же молоденькая девушка, что обслуживала его несколько дней тому назад, вышла из-за стеллажей с «Лего». Сегодня у нее тоже был завязан хвостик, как заметил Ярле, и сегодня она тоже была сильно накрашена: розовая помада, серебристо-зеленоватые тени, лицо полностью покрыто темным тональным кремом, и ресницы, которые никак не могли быть натуральными.

— Ну что же, — сказала Сара вежливо, — что вы можете посоветовать вполне зрелой женщине, которая собирается на карнавал к собственной внучке, которой исполняется семь лет?

Через несколько минут они снова вышли под дождь. Сара несла пакет с карнавальным костюмом, и теперь время уже поджимало.

Она повернулась к нему:

— Все будет хорошо, поверь мне, Ярле. Я на тебя полагаюсь, ты это знаешь. Ты должен только понять, что в жизни не все вращается вокруг тебя одного. Так ведь? Шарлотта Исабель — это подарок, неужели не понимаешь? Ты получил этот подарок, и ты должен просто летать от счастья, ты должен гордиться, и ты должен его принять как величайшую драгоценность, потому что это так и есть. Понимаешь ты?

— Мало ли чего я должен, — пробубнил Ярле, кивнув маме, и подумал: «Она права. Но я тоже прав».

И они заторопились домой — Ярле с ощущением, что его поставили на место, Сара с ощущением, что она низведена до роли сварливой мамаши, и это ей совсем не нравилось, но оба чувствовали, что начинают мандражировать, потому что теперь они идут на карнавал к Шарлотте Исабель Хансен, семи лет от роду.

С днем рожденья, Шарлотта Исабель!

— Готовы?

У Сары на обеих щеках расцвели алые розы, не заметить которые было невозможно, парик с крупными золотистыми локонами, нарисованные вокруг глаз звезды, красный нос, рот же застыл в гримасе смеха.

Вокруг шеи был повязан огромный белый бант, одета она была в черно-белую клетчатую рубашку и широченные зеленые штаны, которые держались на красных помочах.

— Это что такое? — Сара ткнула в него пальцем. — Ты что, думаешь, что стал в таком виде неотразимым?

Ярле ухмыльнулся:

— А ты зато всю жизнь была клоуном, мама.

Он помахал черной полицейской дубинкой у нее перед носом. Черные усищи, топорщившиеся до самых скул, когда он говорил, пританцовывали в такт кустистым бровям, и Саре он показался гораздо привлекательнее в фуражке полицейского на голове, чем с по-студенчески гладким черепом. Форма — черные туфли, черные брюки, широкий ремень и строгий синий китель с золотыми пуговицами — сидела на нем как влитая.

— Ну, как я тебе нравлюсь, а? — спросил он и крутнуся на месте. — Я, участковый Клепп?

— Шикарно выглядишь, — сказал Сара и фыркнула. Она взяла в руку коробочку театрального грима. — Иди-ка сюда, дай я нарисую тебе красные щечки.

Грета сидела позади них на корточках и держала маленькое зеркало перед Даниэлем, чтобы ему было себя видно, пока она старалась сделать его как можно более похожим на Бэтмена. Мальчуган, сказавший, что он никогда раньше так не радовался карнавалу, был наряжен в парадные черные туфли, темно-синие колготки, которые они обычно надевали зимой, когда ездили в горы, сказала Грета, а вокруг талии у него был широкий ремень с логотипом Бэтмена, которым он очень гордился. Сверху на нем была надета рубашка поло с длинными рукавами, а на голове шлем

Бэтмена — остроконечные уши и скрывающая пол-лица маска.

После того как Ярле попалась на глаза на письменном столе Роберта Гётеборга книга Бахтина, ему пришла в голову грандиозная, по его собственному мнению, мысль устроить карнавал, и он начал размышлять о том, как бы он мог, так сказать, творчески переработать дух мысли Бахтина о высоком и низком, о детронизации власти и стирании граней между сословиями и применить это мышление в своей обычной каждодневной деятельности, и да, почти как политическое действие. И тут его вдруг озарило: вот это идея! Просто грандиозная идея! И вот когда Ярле пришла в голову эта «полифоническая идея», как он сам называл ее, то он всецело отдался размышлениям о том, кем же должны переодеться разные приглашенные.

Все они узнали об этом буквально в последнюю минуту, но все приняли приглашение с радостью — Роберт Гётеборг, перейдя на родной шведский, восторженно приветствовал «эту оригинальную идею, этот бахтинский праздник», а Хассе прищелкнул пальцами на обеих руках: «Блестяще: высокое, низкое, кто есть кто, становление неожиданных дискурсов — блестяще, Ярле, блистательно!» — все, кроме Арилля, которому все это показалось грубым травестированием всего Бахтина и который и вообще-то никогда и не видел в идеях или приглашениях ничего иного, как необходимость напрягаться. Какие же костюмы выбрать для всех этих, таких разных людей? Ярле полагал, что маскарадный костюм должен отражать личность переодетого. Или переодетой. И в том смысле, как человек сам себя видит и кем он хотел бы быть, и одновременно в том смысле, что таким образом будут складываться совершенно новые, как хорошо сказал Хассе, прямо в точку — дискурсы. А что карнавал — это всего лишь карнавал, как, похоже, представлялось маме в ее незамысловатом мирке, так это можно списать на счет ее собственной простоты. Интересно, что придумает Грета? Если переодевание к карнавалу связано также и с самопознанием, думал он, своего рода театрализованным представлением собственной личности, то он вполне мог бы сказать, что и его собственный выбор роли полицейского несет символическую нагрузку. Он стал отцом. Он предпринял выбор, который должен был сигнализировать порядок и надежность, ведь что может служить лучшей и во всем мире понятной метафорой роли отца, чем фигура полицейского? Что мама захотела одеться клоуном, отражало все ее мировоззрение, и ему ее выбор показался и точным, и забавным. Клоун, думал он, это и трагическая, и комическая фигура, поставившая себе целью в жизни заставить людей улыбнуться. В этом вся мама. Это квинтэссенция — если он мог отважиться на использование столь редукционистского понятия — того, в чем заключалась мамина жизнь. И именно это она и хочет донести до Лотты: мы должны улыбаться. А что маленький Даниэль захотел быть Бэтменом, так это вполне естественно — все маленькие мальчики хотят быть супергероями. Сам он выбрал для Лотты костюм Энни не только потому, что ей так уж нравилась эта везучая сиротка, но еще и потому, что, ему казалось, можно было провести тонкую параллель между ним самим и Лоттой, с одной стороны, и папашей Ворбаксом