— Под прусские пули тебя кто погнал? Рабочие? Кто тебе эту дурь вбил в голову?
Венсен угрюмо молчал.
— Это полковой поп говорил? — настаивал Прэнс.
Солдат с удивлением взглянул на него и нерешительно ответил:
— Он самый…
Тем временем подошёл командир и приступил к допросу Венсена:
— Как ты сюда попал?
— Через Обервилье.[61]
— Да ведь там пруссаки!
— Они пропускают наших.
— Ты, значит, заодно с врагами Франции?
Венсен молчал.
— Зачем пробирался в Париж?
— Я отстал от батальона, искал своих, — сумрачно ответил пленный.
Одна из женщин, взявших в плен разведчика, подала командиру бумажку.
— Это нашли у него в кармане. Тьер снова пытается нас запугать! — с ненавистью в голосе сказала она.
Командир взял листок и быстро пробежал его глазами. Последние слова он прочитал вслух:
— «Если даже нужно будет потопить Париж в крови, если нужно будет похоронить восставших под развалинами сожжённого города, это будет сделано…»
Командир скомкал листок и швырнул его на землю. Он сурово посмотрел на Венсена:
— Ради этих зверей ты убиваешь своих братьев и сам лезешь под пули!
Солдат понурил голову и молчал.
— Отведите его в штаб, — распорядился командир.
Собравшиеся добровольцы между тем приступили к постройке укреплений.
Как это ни казалось странным, Монмартр до последнего дня оставался неукреплённым.
Женщины и дети работали вместе с рабочими-специалистами так дружно и согласованно, что казались опытными строителями. Они нагружали булыжникам корзины, а мужчины укладывали их рядами.
Из-под ловких рук быстро вырастали крепостные стены в три метра шириной и такой же высоты, с амбразурами для стрелков. Перед каждой стеной бы вырыт глубокий ров.
В некоторых местах укрепления представляли собой просто груду камней и песка в человеческий рост вышиной. Песок и землю дети непрерывно подвозили на тачках с бульваров.
При такой дружной работе в течение нескольких часов здесь были возведены баррикады, на постройку которых ещё недавно требовалось две недели.
— Почему мы не делали этого раньше? — сокрушались строители. — Как можно было полагаться на подрядчиков! Они, наверное, получали больше денег от Тьера, чем от Коммуны.
— Тьер и сам получал от Государственного банка больше, чем Коммуна, — сказал кто-то.
— А потом эти деньги возвращались в Париж, прямёхонько в руки тьеровских шпионов, — сказала пожилая женщина, стряхивая с рук песок.
— Эх, попался бы мне хоть один из них!..
Звуки барабана заставили работавших повернуть голову к самому высокому холму Монмартра.
Генерал Ла-Сесилия, прославившийся своей смелостью, готовил к бою собравшихся здесь национальных гвардейцев и давал необходимые указания артиллеристам.
Узнав, что Гастон стрелял из орудий Майо, генерал присоединил его к группе артиллеристов, приводивших в порядок пушки и митральезы.
Ла-Сесилия послал депешу Совету Коммуны, описав жалкое состояние обороны Монмартра. Он умолял членов Коммуны лично явиться сюда, на эту важнейшую крепость революционного города, и прислать в подкрепление людей и боевые припасы.
Генерал хотел скорей открыть огонь по Батиньолю, откуда версальцы атаковали баррикады на улице Кардине. Там федераты под командой Малона и Жаклара самоотверженно удерживали проходы к сердцу Монмартра.
Время уже шло к вечеру, а подкрепление всё не приходило.
Неожиданно, к общей радости и удивлению, появился Домбровский.
— Я пришёл к вам как простой солдат, — сказал он генералу Ла-Сесилия. — Приказом военного делегата устранено всякое центральное руководство, и Национальная гвардия растворилась в общей массе защитников Коммуны.
— Здесь, Ярослав, вы остаётесь по-прежнему генералом Коммуны. Примите командование маленькой, но готовой на всё армией Монмартра, — ответил Ла-Сесилия, пожимая руку Домбровскому.
Кругом раздались возгласы одобрения.
— Я готов принять на себя всю ответственность. Но знайте: нам теперь неоткуда ждать помощи. Вы послали телеграмму в ратушу, но там некому дать на неё ответ. Члены Совета разошлись по округам, чтобы руководить защитой своих улиц. Отныне нет более единого центра управления всей жизнью революционного Парижа. Только мы с вами отвечаем за Монмартр.
Не теряя времени, Домбровский принялся осматривать укрепления, давая распоряжения защитникам. Подойдя к артиллеристам, отвечавшим неприятелю частым огнём своих немногочисленных орудий, Домбровский заметил Гастона. Юноша заряжал пушку.
— Ну вот и довелось нам опять с тобой встретиться! — сказал генерал, и на лице его мелькнула улыбка.
Юный канонир зарделся и, выпрямившись по-военному, ответил:
— Мне с тех пор два раза снилось, что я воюю под вашей командой, генерал.
— Сон в руку! — засмеялся Домбровский и нагнулся к пушке Гастона, проверяя линию прицела.