Шапками закидаем! От Красного блицкрига до Танкового погрома 1941 года - [52]

Отряд генерала Пшезьджецкого – остатки 101-го и 102-го уланских и 103-го кавалерийского полков, всего около 1200 человек – пересек границу Литвы в ночь с 23 на 24 сентября. Перед последним маршем командир Резервной кавалерийской бригады полковник Эдмунд Тарнашевич зачитал приказ: «Солдаты. Мы слишком слабы, чтобы сражаться на два фронта. Бригада понесла тяжелые потери убитыми и ранеными. Мы решили бригадой перейти литовскую границу. Во Франции создается Польская армия. Быть может, мы доберемся туда. Смирно! Сдать оружие!»

(Некоторым польским офицерам, в их числе полковнику Тарнашевичу, действительно удалось довольно быстро перебраться во Францию. Другие, как генерал Пшезьджецкий, принявший на себя руководство всеми интернированными польскими солдатами в Литве, попали в советский плен в июле 1940 года. Им повезло хотя бы уже в том, что их миновала Катынь и, в конце концов, в составе армии Андерса, через Иран и Ближний Восток, они попали-таки на Запад.)

Войска 3-й армии Кузнецова продолжали нести охрану латвийской и литовской границ от Дриссы до Друскенинкая. 11-я армия начала передислокацию вдоль литовской границы к Гродно. К 24 сентября севернее и северо-западнее города развернулись дивизии 16-го стрелкового корпуса. Переданная в подчинение комдива Медведева 22-я танковая бригада достигла Щучина. 4-я кавдивизия, продвигаясь вдоль границы с Восточной Пруссией, 29 сентября заняла Стависки и Ломжу. 3-й кавалерийский корпус выступил из Вильно на Гродно, имея задачу прочесать территорию вдоль литовской границы. 25 сентября в районе Салтанишки части корпуса столкнулись с отрядом капитана Домбровского численностью в 150 всадников. В ходе боя отряд, потеряв 20 человек убитыми, 10 ранеными и 7 пленными, был рассеян. Советские части потеряли 5 человек убитыми и 3 ранеными.

В 22 часа 26 сентября 3-й кавкорпус прибыл в Гродно. Мототряды, созданные в 7-й (150 всадников и танковый полк под командованием полковника Кудюрова) и 36-й (200 всадников, танковый и саперный взводы под командованием майора Чаленко) кавдивизиях, выступили соответственно на Сувалки и Августов. К 30 сентября соединения 3-го кавкорпуса сосредоточились в Сувалкском выступе и организовали охрану границ с Германией и Литвой. Тем временем к Гродно подошла переданная в состав 11-й армии 6-я танковая бригада, которая 26 сентября заняла Кнышин.

К 26–28 сентября войска 3-й и 11-й армий закрепились на границе с Литвой и Восточной Пруссией от Друскенинкая до Щучина.

В Волковыске прошли переговоры с немецкими представителями по процедуре отвода германских войск из Белостока и передачи его частям 6-го кавалерийского корпуса. С утра 22 сентября туда был направлен передовой отряд 6-й кавдивизии под командованием полковника И.А. Плиева, достигший Белостока к 13 часам. Уже через три часа Плиев «город принял», и немецкий арьергард убыл. Маршал-поэт А.И. Еременко не удержался, чтобы не пофантазировать:

«Дело шло к тому, что вскоре должны были где-то встретиться две армии: освободительная Красная Армия и разбойничий немецко-фашистский вермахт. Это произошло в Белостоке. К этому времени гитлеровцы уже вошли в город. Мы же (?) предложили им оставить его. Они согласились (??), но поставили условие, чтобы в Белосток первоначально прибыла команда советских войск в составе не более 120 человек, остальные наши части вступили бы туда лишь после ухода немецких войск.

Мы сначала терялись в догадках: зачем немцы поставили такое условие? А потом поняли, что они опасались того, что гитлеровские солдаты увидят теплую и дружественную встречу нашей армии, в то время как к ним жители Белостока относились с нескрываемым презрением… Когда наши казаки прибыли в город, получилось то, чего гитлеровцы больше всего боялись и пытались избежать. Слух о вступлении советских войск быстро облетел город. Только что казавшиеся безлюдными и мертвыми улицы сразу наполнились народом, его потоки направлялись к центру. Наших товарищей окружили тысячи горожан. Они горячо приветствовали их, обнимали как родных и дарили цветы. Немецкое командование наблюдало эту картину с нескрываемым раздражением. Контраст встречи вермахта и нашей армии с населением не только Белостока, но и других городов и сел свидетельствовал о бездонной пропасти, которая разделяла две армии, представлявшие два различных государства, два мира.

По плану немецкие части должны были покинуть Белосток вечером. Но они вечера не дождались и убрались раньше. Я прибыл в Белосток в 16.00 и уже не имел возможности встретиться с кем-либо из германского командования хотя бы с целью «поблагодарить» немцев за то, что за несколько дней они успели изрядно ограбить город».

Если отбросить лирику, обе стороны строго соблюдали подписанные договоренности. Хотя немецких генералов, естественно, раздражали маневры политиков и сдача кровью завоеванных территорий. «Таким образом, – писал Манштейн, – все бои по ту сторону Сана и Вислы для группы армий были бесполезными и вели только к выгоде для Советов!» Генералу Гудериану очень не хотелось отдавать русским Брестскую крепость: «Такое решение министерства мы считали невыгодным… По-видимому, к переговорам о демаркационной линии и о прекращении военных действий вообще не был привлечен ни один военный». Франц Гальдер возмущался по поводу сдачи русским Львова: «День позора немецкого политического руководства». В военной среде было немало людей, считавших сближение с СССР ошибкой. Так, генерал-полковник фон Бек в записке от 20 ноября 1939 года указывал, что успех в войне против Польши обесценен выдвижением СССР на запад. Советский Союз, отмечал он, не идет на поводу у Германии, а преследует собственные цели.