Шапками закидаем! От Красного блицкрига до Танкового погрома 1941 года - [11]

Правда, через забор не разглядеть было, как под победные марши войска Красной Армии и ОГПУ не успевали подавлять вспыхивавшие то там, то здесь восстания разных народов, которые уже вдоволь «надышались». В Армении, Грузии, Чечне, Дагестане, Туркестане, Казахстане, Калмыкии… Усмирение производилось с применением артиллерии, бронепоездов и аэропланов, сопровождалось разрушением селений, показательными расстрелами «порочного(?) и бандитского элемента», порой поголовным уничтожением мужского населения, по уровню оси буденновской тачанки. «Пацификаторы» Перацкого в подметки не годились карателям С.М. Буденного, И.П. Уборевича, И.П. Белова, П.Е. Дыбенко.

Нередки были случаи, когда жители приграничных районов Польши перебегали в СССР, но вместо грезившегося рая обычно оказывались в узилище, как вражеские шпионы и диверсанты. «Наш дальний родственник Иван Мацкевич ночью тайно перешел границу, и о нем долгие годы ничего не было известно, – вспоминала жительница Молодеченского повета Е.П. Шнейдер. – Только после Великой Отечественной войны он объявился в деревне больным, изможденным, беззубым стариком – после десяти лет каторжных работ на Колыме». Любопытно, сколько «карацуп» с верными «мухтарами» на этих бедолагах карьеру сделали и сколько орденов заработали? (Пограничник-следопыт Никита Карацупа с детства поражал мое воображение богатырскими подвигами: официально он «задержал 388 нарушителей границы, проявив героизм, уничтожил 129 шпионов и диверсантов, не сложивших оружия».)

Одним словом, между двумя государствами с момента их возникновения существовала глубокая пропасть.

В 1932 году Советский Союз заключил с Польшей (а также с Финляндией, Эстонией и Латвией) договор о ненападении, который в мае 1934-го был пролонгирован еще на десять лет. Как показало время, в глазах кремлевского руководства он стоил дешевле бумаги, на которой писался. Ну не любил Сталин «фашистскую Польшу» и гонористых поляков. В этом его чувства абсолютно совпадали с чувствами Гитлера.

В советском военном планировании Польша рассматривалась как наиболее вероятный противник, союзник Германии и первая преграда на пути «красных полков» в Европу. Так, в 1937 году, уже находясь в тюремной камере, маршал М.Н. Тухачевский не переставал грезить о новом походе на Вислу: «На ближайший отрезок времени «бить противника на его территории» означает бить польско-германские силы на польской территории». Главный удар Красной Армии, обеспеченный внезапным вступлением в Западную Белоруссию и Украину «армий вторжения», маршал предлагал наносить из района южнее Полесья «в центр Польши», где и должно, по его расчетам, произойти решающее столкновение.

Польское правительство отвечало большевикам взаимностью, предпочитало дружить с нацистами, самозабвенно рвалось делить с ними несчастную Чехословакию, тешилось иллюзией своей «великодержавности» (Польша – «основной фактор европейского равновесия») и делало все, чтобы не допустить Советский Союз к участию в европейской политике. При обсуждении договора о коллективной безопасности польское правительство категорически отказывалось от любой комбинации, где одной из сторон были бы Советы. Как доказывал специалист по международному праву Юлиан Маковский, «СССР не принадлежит к сообществу цивилизованных стран, поскольку не имеет общих с ними понятий общественных, религиозных, этичных и правовых. В этом смысле он находится в том положении, в каком были до него Китай, Турция, Япония до их принятия в сообщество».

Польские генералы до конца 1938 года основное внимание уделяли разработке военных планов против Советов. Лишь когда фюрер потребовал вернуть немцам немецкий город Данциг, разорвал пакт о ненападении и предложил «глобально урегулировать» отношения, поляки конкретно задумались о войне с Германией, до последнего рассчитывая, что Англия и Франция «не допустят», а Гитлер «не решится» – надо с ним только быть построже. «Не немцы, а поляки ворвутся в глубь Германии в первые же дни войны!» – бравировал посол в Париже Ю. Лукасевич.

В отношении Советского Союза польские политики продолжали демонстрировать совершенно замечательную твердость, временами переходящую в необъяснимую слепоту и даже глупость, про мнению Эдуарда Даладье, «величайшую глупость». На все предложения союзников заручиться военной поддержкой восточного соседа министр иностранных дел Юзеф Бек неизменно отвечал высокомерным отказом. В августе 1939 года, утомившись уговаривать поляков хоть что-нибудь сделать для обеспечения безопасности своей страны, министр иностранных дел Франции Боннэ инструктировал своего посла в Варшаве: «Мы в качестве союзников имеем все основания просить уточнить, каким образом они собираются без помощи русских организовать вооруженное сопротивление в случае возможной германской агрессии. Ввиду принятых на себя обязательств, мы имеем полное право получить исчерпывающий ответ на этот вопрос». И получил 19 августа исчерпывающий ответ полковника Бека: «Это для нас вопрос принципа. Мы не имеем военного соглашения с СССР, и мы не желаем его иметь».

В Варшаве полагали, что, если Красная Армия придет на помощь, выдворить ее обратно будет невозможно. «Коммунизации» страны польское руководство боялось больше любого нашествия. «Независимо отпоследствий, – заявил главный инспектор вооруженных сил маршал Эдвард Рыдз по кличке Смиглы, – ни одного дюйма польской территории никогда не будет разрешено занять русским войскам. Это привело бы к оккупации части страны и нашей полной зависимости от Советов».