Шантаж - [10]

Она была достаточно умна и понимала, что все у нее идет от головы.

Испытывая запоздалую ревность к Кастору, адвокат стал задавать запрещенные вопросы. Она прогнала его. Он не ушел.

Между ними сохранились нежные отношения. Он был для нее как будто большой теплой печью, к которой можно прижаться в грустную минуту. Для него она осталась самой желанной женщиной, но он повторял, что она подурнеет, если не оставит свои фантазии. По счастью, существуют менее сложные женщины…

— Я не сложная, — протестовала Клер. — Я зачарованная.

Связь с Кастором принесла ей долгое счастье и… любовь. Оставила в ее душе след, который никому другому так и не удалось стереть. Впрочем, ей и самой этого не хотелось. Во всяком случае, это объясняло ее холодность в отношениях с мужчинами, придавало ее любовным связям характер физических упражнений. А что может быть мрачнее физической разрядки даже с самым умелым партнером? Каждое мгновение ее встреч с Кастором делалось настоящим праздником, наподобие церемониала.

Он никогда не скрывал от нее, что не разведется с женой, идеальной супругой. Но Клер ничего и не просила. Слово «идеальная» употребил и Поллукс, когда она однажды спросила о ней. Это была жена политического лидера, о которой можно было только мечтать — умеющая придать своему присутствию при открытии бассейна или школы видимость удовольствия. Ее любили избиратели, уважали противники. Она имела собственное состояние и фамильный дом, была известна во всем департаменте, где баллотировался Кастор, потому что ее отец занимал там пост префекта. Все же она устала от политики, вынужденная сохранять на лице неизменную улыбку. Клер, конечно, желала ей добра — но всего лишь так, как мечтаешь о выигрыше в лотерее, не купив билета. Поставив задачу забыть о ее существовании, Клер в конце концов достигла своей цели. Кастор никогда не рассказывал о ней. По пятницам он отправлялся не к Клер, а в свой избирательный округ, где его ожидала не жена, а мэрия. А в воскресные вечера неизменно звонил Клер.

Забеременев по неосторожности — так, по крайней мере, она думала, — Клер испытала неизъяснимое счастье. Конечно, все должно было осложниться, но маленький Кастор не пугал ее, раз она была нужна большому.

Тем не менее она ничего не сказала Кастору — он как раз вел одну из тех безжалостных битв с очередным соперником, которая требовала мобилизации всех сил. Привычка возникает после первого же поступка. Молчаливое соглашение, присущее любым человеческим отношениям, требовало от нее одного — не создавать ему никаких проблем.

Затем она узнала, что он уезжает на месяц. За поездкой в Японию должно было последовать посещение французских владений в Тихом океане. Он провел у нее ночь перед отъездом и, видя утром, как она с аппетитом ест хлеб с медом, сказал: «Мне кажется, ты располнела? Тебе это к лицу».

Она рассмеялась, сказав, что располнела потому, что ждет ребенка. Сначала он спокойно ответил, что это неприятность; затем потребовал, чтобы она все уладила за время его отсутствия, и, если нужны деньги, он распорядится.

Клер заявила, что и думать об этом не хочет, что она намерена родить. Да к тому же уже поздно. Тогда-то он впервые напугал ее. «Ты что себе вообразила? — кричал он в ярости. — Что я разведусь? Разве тебе не известно, что меня еще никому не удалось шантажировать?!»

Он не хотел ребенка ни при каких условиях. Она отбивалась, умоляла, клялась, что у него не будет никаких забот и тревог.

В дверь позвонил шофер, он беспокоился: дорога в аэропорт могла оказаться забитой, как бы не опоздать.

— Иду, — ответил Кастор.

Он смотрел на Клер с ненавистью, ожидая, когда шофер унесет его чемодан и портфель.

— Если ты не уладишь это дело до моего возвращения, я больше тебя никогда не увижу, — сказал он. — Выбирай!

И ушел, хлопнув дверью.

В конторе, куда Клер принесла свои последние рисунки, нашли, что она плохо выглядит. Привыкнув иметь дело с молодыми женщинами, директриса бросила на нее проницательный взгляд и спросила:

— У вас неприятности?

— Да.

— Могу вам помочь?

— Может быть. Но…

И упала в обморок. Придя в себя, она запретила куда-либо звонить. Ее заставили прилечь и отдохнуть. Она уснула на диване. В последнее время она много спала. Ее разбудили в семь вечера. Она пообещала сообщить потом о себе.

Через день она получила письмо от Кастора. Тот писал, что тщетно пытался до нее дозвониться, что она одна во всем мире понимала его, но ребенок нанес бы оскорбление жене, которого она не потерпит. Ей, конечно, известно о его связи с Клер — доложили доброхоты, но она строго предупредила его. Развод означал бы конец всем его честолюбивым планам, которые вот-вот могли осуществиться. Затем следовали размышления о состоянии дел во Франции, которую он призван спасти, о внутриполитической и международной обстановке, о главных действующих лицах, о людях из его собственной партии…

Он рассчитывал на ум и политическое чутье Клер, которые положат конец пошлому и недостойному конфликту между ними, и повторил, что, если она станет упорствовать в своем капризе, он никогда ее не увидит. Никогда.

Клер получила письмо утренней почтой. Свернувшись на постели калачиком, она трижды перечитала его. На ум шли мысли, которые занимали ее все утро: лететь в Токио первым же рейсом… Посетить Жену Кастора… Принять всю коробку снотворного…