Шантаж - [2]

Мастерская в Рединге была воплощенной мечтой пейзажиста. Дом был выстроен на склоне, с которого открывался чудный вид на зеленый городок, за последним рядом домов которого простиралась голубая гладь озера Рединг. Стоял ноябрь. Исчез солнечный блеск лета, сгинули нежные краски осени, и растительность вокруг города демонстрировала в основном красно-коричневые тона, которые у подножия горы переходили в темную зелень хвойных деревьев. Волшебный глаз Сида, окрыленный воображением, замечал в скудости красок предзимья сотни и сотни нюансов, ярких цветовых пятен, нежно-опаловых переливов и прочая, и прочая, и прочая…

Два дня он лихорадочно работал, а в среду вечером разобрался в своих ощущениях и понял, что с момента приезда в Рединг ни разу не поел как следует. Вся его пища состояла из консервов и кофе.

Загрузив мозг какой-то живописной проблемой, чтобы не простаивал зря, он сел за руль и отправился в единственный городской ресторан, рекламу которого заметил еще при въезде в это благословенное местечко. Назывался он, естественно, «Ричмонд». Интерьер был исполнен исключительно из дерева и выглядел симпатично. Сид заказал здоровенный ростбиф, салат и сыр. Пищу он заливал дешевым итальянским вином. Я вынужден напомнить, что в выборе меню Сид просто ужасен.

Едва он покончил с питанием (разве это можно назвать ужином?) и принялся набивать свою прекрасную пенковую трубку дрянным табаком, как разверзлись хляби небесные и началось нечто напоминающее потоп. Поднялся сильный ветер, вдалеке слышались громовые раскаты. Когда Сид покидал дом, ничто не предвещало такой перемены в погоде. Естественно, стихия несколько выбила его из колеи, и он ощутил потребность немедленно вернуться в мастерскую. Все стало раздражать Сида: посетители громко разговаривали, а занюханный музыкант извлекал из разбитого пианино какие-то совершенно невозможные ритмы.

Он рассчитался и двинулся к выходу. Между ним и автостоянкой простиралось настоящее море, в котором не составляло особого труда утонуть. Вдобавок притащился мужчина в блейзере, с почерневшим от солнца лицом, украшенным старомодными узенькими усиками, и представился как Ги Ричмонд, хозяин заведения:

— Вы ведь Сид Коэн, правда? Тот самый, что снял мастерскую у старого Перрена, да?

Сид кивнул головой. Ричмонд крепко, по-деловому пожал ему руку.

— Я видел ваши картины, мистер Коэн, — произнес он. — В прошлом году на выставке в Нью-Джерси. Да-а, я сказал бы, что каждый ваш сюжет задевает самые чувствительные стороны нашей жизни!

— Спасибо, — отозвался Сид.

Комплименты такого рода обычно действовали ему на нервы, особенно если он не успевал составить полного представления о том, кто их расточал.

— Я смотрю, у вас ни плаща, ни зонтика. Официант проводит вас к машине. Вам понравился обед?

— Изумительный.

— Я думаю, вы еще заглянете к нам?

— Непременно.

Этот диалог не мог настроить Сида на добродушный лад. Любезность, которую демонстрировал Ричмонд, была слишком профессиональной, чтобы понравиться наблюдательному человеку. Впрочем, в тот момент он хотел только одного — как можно скорее вернуться в мастерскую.

Официант проводил его к машине, прикрывая от дождя огромным зонтом, так что на твидовый пиджак Сида упало всего несколько капель.

Дождь продолжал хлестать изо всех сил, вода бурными потоками неслась по городским улицам к озеру. Видимость была практически нулевая. Перед фарами висела серая водяная завеса, открывавшая дорогу всего на пару метров вперед.

Женщина появилась в узком пучке света совершенно неожиданно, и вряд ли другой водитель сумел бы избежать столкновения. Но Сид среагировал молниеносно и точно. Он резко повернул руль влево, врубил третью передачу, чуть прижал педаль тормоза и дал полный газ. «Мерседес» клюнул носом, свернул с дороги и окунул передние колеса в придорожный гравий. Если бы не пристегнутый ремень, Сид впечатался бы в руль. Краешком глаза он заметил, как женщина упала. Он знал, что даже не коснулся ее, скорее всего, она потеряла равновесие, пытаясь избежать столкновения с машиной.

Еще несколько мгновений Сид оставался в кресле, освежая в памяти самые отборные ругательства. Признаться, слушать его в подобные минуты истинное наслаждение, настолько богат и разнообразен его словарь. Потом он поднял воротник пиджака и отстегнул ремень. Из перчаточного ящика вытащил фонарик и покорно выбрался из машины под дождь. Женщина лежала посреди дороги, точно на разделительной полосе. Сид склонился над ней:

— Как вы себя чувствуете?

Она даже не шевельнулась, не подала ни малейшего признака жизни. На ней было мокрое насквозь фланелевое платье и легкие прогулочные туфельки.

Фонарик осветил мертвенно-бледное лицо. Сид осторожно встряхнул ее за плечо. Никакой реакции. Похоже, надо было убрать ее с дороги, пока не налетел какой-нибудь грузовик и не раздавил бедолагу напрочь. Он принял женщину в свои сильные руки, как сонного ребенка, подошел к машине и положил ее на переднее сиденье, после чего обошел «мерседес» сзади и сел за руль.

Сид промок насквозь. Ни одной сухой ниточки не осталось на его одежде. Дождевые капли сверкали в его рыжей бороде и весело скатывались с нее на рубаху. Он вытащил носовой платок и кое-как вытер лицо и руки. Женщина лежала неподвижно, откинув голову к боковому стеклу. Когда Сид нагнулся над ней, чтобы поплотнее захлопнуть дверь, нос его ощутил резкий сивушный дух. Он пощупал руку незнакомки. Она была мокрая и холодная, почти как лед.