Шантарам - [69]

Казим Али Хусейн понаблюдал какое-то время за нами, а затем ушел проследить за возведением временных убежищ для тех, кто остался без крова, распределением оставшихся запасов воды, приготовлением пищи и десятком других дел, которые наверняка затянутся до утра, а то и дольше. Рядом со мной вдруг появилась чашка чая. Его приготовила для меня моя соседка Радха. С того момента, как я приехал в трущобы, у меня во рту не было ни крошки и ни капли, и лучшего чая я не пил за всю свою жизнь. Час спустя она велела мужу и еще двум мужчинам оттащить меня от пострадавших и накормила меня пресными лепешками, рисом и бхаджи.[56] Овощи, приправленные карри и другими специями, были восхитительны, я даже вылизал тарелку куском хлеба.

Уже за полночь муж Радхи Джитендра потянул меня за рукав в мою хижину, где прямо на земле было расстелено одеяло ручной вязки. Раздевшись, я без сил рухнул на него и погрузился в свой первый сон в трущобах.

Когда я открыл глаза через семь часов (мне показалось, через семь минут), то увидел парившее в воздухе надо мной лицо Прабакера. Я поморгал и протер глаза. Это действительно был Прабакер — он сидел на корточках, подперев голову руками. Слева от него на корточках сидел Джонни Сигар, справа Джитендра.

— Доброе утро, Линбаба! — сказал он, встретившись со мной взглядом. — Ты так громко храпишь, просто потрясающе. Джонни сказал, можно подумать, здесь быка привязали.

Джонни подтвердил это кивком, а Джитендра покачал головой из стороны в сторону.

— Старая Сарабаи знает первоклассное средство для храпения, — сообщил мне Прабакер. — Она может воткнуть тебе в нос очень острый кусочек бамбука длиной, как мой палец. И после этого — никакого храпения. Бас! Калас![57]

Я сел на одеяле и потянулся — спина и плечи у меня затекли. Глаза все еще резало после борьбы с огнем, а волосы, казалось, пропитались дымом. Все помещение пронизывали копья утреннего света, проникавшего сквозь дыры в стенах.

— Что ты тут делаешь, Прабу? — спросил я раздраженно. — Давно вы так сидите?

— Не очень давно, Лин. Может быть, около полчаса.

— Знаешь, это не очень-то вежливо, — проворчал я. — Сидеть и смотреть, как человек спит.

— Прости, Лин — ответил он спокойно. — Мы в Индии можем смотреть иногда, как каждый спит. Мы говорим, что лицо, когда оно спит, — друг всего мира.

— Твое лицо такое доброе, когда ты спишь, Лин, — добавил Джонни Сигар. — Я был очень удивлен.

— Не могу вам передать, как много это значит для меня, парни. Стало быть, можно рассчитывать на то, что я буду находить вас здесь каждое утро, просыпаясь?

— Ну, если ты этого действительно очень хочешь, Лин, — согласился Прабакер, вскакивая на ноги. — Сегодня мы просто пришли, чтобы сказать тебе, что твои пациенты готовы.

— Мои… пациенты?

— Да. Посмотри.

Они открыли дверь, и солнце вонзилось в мои воспаленные глаза. Заморгав, я вышел в сверкающее приморское утро и обнаружил возле хижины человек тридцать, если не больше. Они сидели друг за другом на корточках, образуя очередь, хвост которой пропадал где-то за углом.

— Доктор… доктор… — раздались голоса.

— Пошли, — дернул меня за рукав Прабакер.

— Куда?

— Сначала в туалет, — отвечал он жизнерадостно. — Ты ведь должен сделать опорожнение, не прав ли я? Я тебе покажу, как мы делаем опорожнение на длинной бетонной дамбе. Там все мальчики и молодые люди каждое утро делают опорожнение, прямо в океан. Просто надо сесть на корточки, чтобы твои ягодицы были направлены в сторону океана. А потом ты помоешь свою добрую личность душем и будет замечательный завтрак. А после этого ты можешь легко привести в порядок своих пациентов. Никаких проблем.

Мы направились вдоль очереди. Тут были молодые и старые люди, мужчины и женщины. Их лица были покрыты ссадинами и синяками, у многих распухли. Почерневшие руки кровоточили и были в волдырях. Некоторые подвязали их, а для ног соорудили что-то вроде шин. Дойдя до поворота, я с ужасом увидел, что очередь там не кончается и тянется еще далеко-далеко.

— Но… как же я уйду? — пробормотал я. — Они же ждут…

— Подождать — это не проблема, — отвечал Прабакер беззаботным тоном. — Они и так ждут уже больше часа. Если бы тебя не было с нами, они все равно ждали бы — только неизвестно чего. А ждать неизвестно чего — это убивает сердце человека, не прав ли я? А сейчас они ждут известно чего. Тебя. А ты очень даже известно чего, Лин-Шантарам, если ты простишь, что я говорю так прямо в твое задымленное лицо и торчащие во все стороны волосы. Но сначала ты должен делать опорожнение, потом мыться и завтракать. И пойдем побыстрее, а то там ребята ждут на дамбе, чтобы посмотреть, как ты будешь делать опорожнение.

— Че-го они ждут?!

— О да! Они захвачены тобой. Ты для них как киногерой из фильма. Они умирают от нетерпения увидеть, как ты будешь делать свое опорожнение. А потом, после всего этого, ты вернешься и расправишься с пациентами, как всамделишный герой, не прав ли я?

Так я нашел свою нишу в трущобах. «Если твоя судьба не вызывает у тебя смеха, — сказала Карла при одной из наших первых встреч, — значит, ты не понял шутки». Еще в юности я прошел курс элементарной диагностики и оказания первой помощи при порезах, ожогах, растяжениях, переломах и прочих несчастных случаях. Впоследствии мне не раз приходилось спасать жизнь наркоманам при передозировке, и я получил прозвище «Док». Сотни людей только так меня и называли, не зная моего имени. Именно поэтому мои друзья в Новой Зеландии и подарили мне на прощание эту походную аптечку. Я был уверен, что все эти факты — приобретение медицинских навыков, прозвище, аптечка, неофициальная лечебная практика в трущобах — выстроились в одну цепочку не случайно.