Шанс? Жизнь взаймы - [58]

— Все понял, батьку.

— Иди тогда, дальше свою дрочильню мастери.

— Лесопилку, батьку.

— Вот и я о том.

Незаметно пришли праздники. Все радостные готовились, прибирались, варили, пекли двенадцать постных блюд, доставали праздничные наряды. Молодежь на обязательной тренировке, была на себя не похожа, у каждого в голове была рождественская коляда, а не героическая защита родной земли от крымско-татарского агрессора.

С меня уже не смеялись, когда я забирал очередную бочку бражки, грузил на телегу и отсыпал двойную порцию зерна. На меня смотрели с жалостью, как смотрят на неизлечимо больных, а бабы тихо ныли:

— Богдан, может, сегодня не будешь пробовать? Святвечер сегодня, матери бы лучше помог. Коляда всю ночь, ляг отдохни, выспись получше.

Душевный у нас все-таки люд. Веревку и мыло продаст, но будет рассказывать, мол, чем в петлю лезть, поди лучше на рыбалку, очень полезно для нервов расшатанных. До обеда мне никто не мешал, я, закрывшись в летней кухне, которую переоборудовал в винокурню, спокойно гнал и пил самогон, все громче и громче, распевая программную песню,

Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне,

Не остаться в этой траве, не остаться в этой траве,

Пожелай мне удачи в бою, пожелай, мне, удачи!

Когда меня в обед позвали на обязательную помывку перед праздником, отчетливо понял, на меня находит очередной приступ, перед моими глазами стояла Любка, медленно идущая по пустынной, зимней алее, занесенной снегом. Я попросил прощения у малыша, что ломаю ему праздник, набрал бурдюк ликера, кинул на коня бочонок с самогоном двойной перегонки и бочонок технического спирта. Буркнул родичам, что заболел и мне срочно нужно к Мотре, галопом вылетел из села, распугивая многочисленных курей за изгородями и немногочисленных людей на дороге.

Безжалостно гнал свою кобылу, подставляя лицо холодному ветру, потом, поймав кураж и пользуясь укороченными татарскими стременами, попытался выскочить ногами на спину лошади и раскинуть руки навстречу ветру. Но не вышло, кураж был сильный, прыгнул слишком высоко и чуть назад, попал ногами не в седло, а на круп лошади, которая выступила в роли охотника, следящего за тем, чтоб счастье было кратким. Это у нее получилось. Взбрыкнув задом, она отправила меня в высокий, но непродолжительный полет, закончившийся кровавым туманом перед глазами, болью, попыткой вдохнуть воздух в отбитую грудь и ленивыми мыслями — вернется ли это бессердечное животное к своему хозяину, или придется остаток дороги преодолевать на своих двоих.

То, что позвоночник цел и конечности шевелятся, уже проверил. Одна мысль не давала покоя, никак не мог вспомнить, что почувствовал при этом, чего было больше в этом непростом чувстве, радости или сожаления…

Глава пятая

Морщась от болезненных ощущений в побитой спине, снимал во дворе у Мотри свои бочоночки и радовался, что не забыл залить в бурдюк пару литров ликера. Как начали ликер мешать, так и взял за привычку заливать бурдюк ликером, вода зимой замерзает, а пустой возить, примета плохая. А то приперся бы в гости к Мотре, с самогоном неразбавленным, легким дамским напитком. Тут уж, действительно, в ответ можно услышать, дверь, ты парнишка перепутал, ну а заодно, и улицу, и город, и век.

На улице еще было светло, расседлав кобылу и кинув в стойло сена, занес оба бочонка в сени, дверь с улицы была незапертая, прихватив с собой бурдючок постучался в хату.

— Заходи, кого там нелегкая принесла, — ласково припросила в гости Мотря, намекая, что недаром у меня мысли в голове крутились, что напутал чего-то и ликер тут ни причем.

— Здравствовать тебе Мотря, вот, подарки тебе привез на Рождество, — начал рассказывать какие замечательные особенности есть у полученных мной жидкостей. Как различить ту, которая для растирания и согревания от той, которую можно внутрь применять и лечебные травы на ней настаивать. Заодно расхваливал, какой знатный заморский мед в моем бурдюке, его просто необходимо сегодня отдегустировать. Еще обещал ей рассказать, про мои попытки такой же сварить.

Она молча слушала, не перебивая и не комментируя услышанное. Ее черные глаза, вбирающие в себя, как колодцы, сегодня были скованы льдом и холодно смотрели на меня, не пуская к себе внутрь. Когда я умолк после десятой безуспешной попытки перевести монолог в диалог, она спросила,

— Все сказал? — Что-то этот вопрос мне напомнил, поэтому, на всякий случай сказал,

— Нет,

— А чего тогда умолк?

— Жду, что ты мне скажешь.

— Спасибо тебе, гость дорогой, гость незваный за подарки дорогие, порадовал ты меня без меры, а теперь седлай коня и обратно езжай, дела у меня важные, в другой раз приезжай, еще потолкуем. — Елейным голосом, не скрывая насмешки, пропела Мотря, отвернулась, и начала что-то переставлять на столе.

— Праздник сегодня, какие дела, не гони хозяйка, некуда мне ехать, давай еще потолкуем.

— Да что ты такой нудный, как бражка скислая, недосуг мне сегодня с тобой толковать, завтра приезжай, нет, лучше через неделю, на Василия. — Мотря снова повернулась ко мне спиной, демонстрируя, что для нее меня уже нет, не только в доме, но и в его дельта окружности. Мне, совершенно не готовому к такому повороту беседы, в растерянности, не пришло ничего лучшего в голову, как попытаться развеселить ее народным фольклором светлого будущего.