Шамиль: от Гимр до Медины - [5]

Таким образом, мюридизм как движение стал формироваться где‑то с 1823 года. Нужен был человек, который возглавил бы его. В 1824 году в этой роли выступил житель аула Гимры Койсубулинского общества Кази–Магомед. Он был объявлен первым имамом. Искра, брошенная его учителем, муллой Магомедом, разожгла пожар в части Дагестана и Чечни. Кази–Магомед очистил от царских войск десятки аулов, обрушился на города Дербент и Кизляр. Восемь лет носился он из края в край, будоражил массы, толкал их на борьбу, но, хотя военные успехи его были внушительными, целей своих первый имам Дагестана не достиг.

Кази–Магомед, многие участники восстания вели борьбу против «неверных», с которыми по сути никогда не виделись. В то же время феодальный гнет, крепостное право, а кое–где и рабство в Дагестане сохранились. Прежде всего поэтому крестьянство, главная движущая сила восставших, охладела к борьбе. Первый имам не оправдал их надежд. Оказавшись в кольце царских войск, в октябре 1832 года Кази–Магомед погиб.

Второй имам, Гамзат–бек, был во главе движения очень короткое время. Его убили в Хунзахской мечети 19 сентября 1834 года сторонники аварских ханов.

Шамиль видел в мюридизме подходящее идеологическое оружие в «священной войне», газавате, против царизма. Но он был первым из имамов, который рядом со словом «газават» поставил слово «равенство». Следовательно, объектом газавата для горцев был российский царизм, а для

достижения «равенства» необходимо было вести борьбу и против ханов, беков.

Судьба Шамиля была бы такой же, как и у других имамов, если бы народ не знал что в основании его действий лежит идея равенства, идея освобождения большинства из‑под ига меньшинства… Если бы на его месте был кто‑нибудь, действовавший по другим принципам, он с первых же шагов был бы выдан властям или убит своими же сородичами.

«Теперь нет споров, — говорит доктор исторических наук А. В. Фадеев, — что в движении под флагом мюридизма на Северном Кавказе участвовали народные массы. Бесспорно, что участие масс в этом движении было проявлением стихийного протеста против завоевательной политики царизма и против произвола феодалов».

Таким образом, только социально–политическая обстановка, сложившаяся к 20–м годам XIX века в Дагестане и Чечне, бесчеловечная эксплуатация крестьян ханами и беками и вторжение войск Российской империи в ущелья гор, а не мюридизм, не газават — война с «неверными» — были причинами, заставившими горцев взяться за оружие. И из имамов это сумел понять лишь Шамиль. Правда, надо помнить, что справедливая война, которую вели горцы с царским самодержавием, была облачена в реакционную оболочку. И еще одно: горцы воевали не с русским народом, а выступали против жестокой колонизаторской политики царского правительства на Северо–Восточном Кавказе. Борьба горцев ослабляла позиции самодержавия в целом и, следовательно, объективно способствовала революционному движению трудящихся масс в самой России. Этого очень важного положения также не следует забывать. «Вот тропа Шамиля», — покажут вам едва видимую глазом линию на скале у Красного моста. «Эту крепость построил Шамиль», — скажут вам в Гуни–бе. Вас торжественно попросят сесть на каменный стул «самого Шамиля», что сохранился в Читле. Хотя Шамиль, может быть, никогда не ходил по тропу у Красного моста, не строил Гунибскую крепость и не садился на каменный стул в Читле. Но такова память и любовь народа к своему герою. В годы Великой Отечественной войны дагестанцы на свои личные сбережения построили танковые колонны «Шамиль», чтобы бить фашистов, наших общих врагов.

«Имя Шамиля никогда не должно служить помехой дружбе народов Дагестана с русским и кавказскими народами, — справедливо отметил профессор Р. М. Магомедов, — мы, дагестанцы, скорее забудем имя Шамиля, чем допустим это. Интернациональное чувство для нас превыше всего».

Эта книга — своеобразная попытка, не особенно придерживаясь исторических рамок и хронологической канвы, рассказать о личности Шамиля, о его семье, о людях, которые были так или иначе близки к нему, о его потомках и о прочем, что, как нам кажется, может представить интерес для читателя.

«КОРИДОР СМЕРТИ»

Во второй половине 1832 года первый имам Дагестана Кази–Магомед удачно действовал в Чечне. Туда был отправлен десятитысячный отряд генерала Розена, и имам вынужден был отбыть к себе, в аул Гимры. Розен решил следовать за отступающими горцами.

8 октября 1832 года царский генерал прибыл в Темир–Хан–Шуру, имея в своем подчинении восемь тысяч человек. Войска двинулись на запад с двух перевалов Гимринского хребта — Каранайского и Эрпелинского, спустились в ущелье и завязали бой с мюридами Кази–Магомеда.

14 октября солдаты подошли к Гимрам. Три дня ушло на расчистку дороги и уборку снежных заносов.

17–го завязался бой, и, как сообщал военный историк Семен Эсадзе, «после четырехчасовой свалки, наконец, Гимры, заваленные трупами, были взяты». В это время Кази–Магомед и Шамиль с 13 мюридами находились в двухэтажной башне, построенной в самом узком месте Гимринского ущелья. Осаждавшие предлагали им сдаться. Но из башни отвечали выстрелами. Когда же солдаты, взобравшись на крышу сооружения, начали безнаказанно стрелять в тех, кто находился внутри, Кази–Магомед схватил шашку и прыгнул со второго этажа. Преодолеть шесть рядов солдат, стоящих шпалерами, ему не удалось. Имама приняли на штыки. За ним выпрыгнул, в надежде очутиться за стеною из людей, племянник Кази–Магомеда Мухамед–Султан, но погиб и он. Ни один мюрид не захотел последовать их примеру. Тогда к прыжку приготовился Шамиль. Засунув полы черкески за пояс, он вытащил шашку. Оглянувшись на мюридов, Шамиль попрощался, сделал небольшой, но энергичный разбег и так стремительно вылетел из башни, что очутился на земле позади солдат. Во время полета из башни кто‑то прикладом сбил с Шамиля папаху с чалмою. Когда он приземлился и чудом устоял на ногах, на него набросились люди. Ударом шашки храбрец свалил одного, другого. Кольцо разорвалось, и Шамиль побежал. Он устремился вниз по ущелью в сторону аула. Это ущелье было знакомо ему с детства, он знал в нем все ходы и выходы.