Шаляпин в Петербурге-Петрограде - [44]

людям о России, показать всем, как она — внутри, в глубине своей, —

талантлива и крупна, обаятельна. Любить Россию надо, она этого стоит, она

богата великими силами и чарующей красотой.

Вот о чем поет Шаляпин всегда, для этого он и живет, за это мы бы и

должны поклониться ему благодарно, дружелюбно, а ошибки его в фальшь не

ставить и подлостью не считать.

Любить надо таких людей и ценить их высокой ценою...»

Это письмо Горький написал для публикации в газетах, он настойчиво

просил Буренина напечатать его. Однако Н. Е. Буренин, Д. В. Стасов и другие

люди, окружавшие в то время Шаляпина, решили, что лучше не ворошить

прошлого, и даже уговорили артиста не обращаться к публике с каким-либо

объяснением, хотя Горький справедливо считал, что это совершенно

необходимо. Алексей Максимович советовал Шаляпину «признать себя

виновным в том, что, растерявшись, сделал глупость», признать «возмущение

порядочных людей естественным и законным», рассказать, «как и откуда

явились пошлые интервью и дрянные телеграммы, кои ставятся в вину ему».

Шаляпин не прислушался к совету Горького — хотя бы с опозданием

объясниться в печати, и не настоял на публикации его письма. Потому

общественность еще долгое время неверно расценивала вынужденное участие

Шаляпина в манифестации хора в Мариинском театре.

* * *

В Петербург Шаляпин вернулся в середине сентября 1911 года. Певец

волновался: как пройдет его первый спектакль — «Борис Годунов» в

Мариинском театре? Но все обошлось благополучно — переполненный зал,

огромный успех, вызовы, овации.

Некоторое время певец с семьей жил, как сообщала газета «Солнце России»,

на улице Жуковского, в дружественной ему семье. Более точный адрес

установить не удалось. Известно лишь, что здесь в гостях у певца были А. И.

Куприн, Л. Н. Андреев, Н. Е. Буренин. Но вскоре Шаляпин с семьей переехал на

другую квартиру, в пятиэтажный доходный дом (Литейный проспект, дом №45).

Напротив находился петербургский артистический клуб, в котором певец часто

бывал. Сейчас в бывшем помещении клуба, в доме №42, на Литейном проспекте

находится Центральный лекторий общества «Знание».

Шаляпин редко бывал удовлетворен режиссерами, ставившими оперные

спектакли. Свои роли Шаляпин «ставил» сам, тщательно выверяя мимику,

пластику, интонацию, жесты. От режиссеров Шаляпин требовал не только

объяснения актерской задачи, но и конкретного показа сценического характера.

Конечно, далеко не все режиссеры были способными актерами. Шаляпин же

считал, что режиссер должен быть актером, который мог бы перевоплотиться во

все роли пьесы и уметь рассказать актеру, не только почему он тогда-то должен

идти налево, а тогда-то направо, тамто встать, а здесь сесть и т. д., но и показать,

как ходит, как смеется и плачет тот или иной персонаж.

Осенью 1911 года Шаляпин решил попробовать свои силы в режиссуре. Он

взялся за постановку «Хованщины» Мусоргского.

Готовя «Хованщину» на сцене Мариинского театра, Шаляпин изумлял

артистов своими великолепными показами многочисленных и разных

характеров оперы.

Столичная пресса регулярно информировала читателей о ходе работы над

спектаклем. «Шаляпин — режиссер», «Как Шаляпин ставит „Хованщину"» —

под такими заголовками «Петербургская газета» не раз помещала отчеты и

интервью.

«Шаляпин-режиссер — это что-то невероятное, недосягаемое... То, что он

преподает артистам на репетициях, надо целиком записывать в книгу. У него все

основано на психике момента. Он чувствует ситуацию сразу умом и сердцем. И

при этом обладает в совершенстве даром передать другому свое понимание

роли. Мы все, и на сцене, и в партере, внимаем Шаляпину, затаив дыхание.

Шаляпин одинаково гениален в показывании и сценической, и музыкальной

стороны роли», — восторженно писал артист и режиссер Мариинского театра И.

В. Тартаков.

«Шаляпин великолепно ставит оперу. Правда в искусстве одна, нужно

суметь понять правду. Шаляпину дано от бога понимать эту правду и сообщать

другим. С ним нельзя не соглашаться артисту, который сам умеет чувствовать

правду. . Вот он показывает, как нужно спеть фразу Марфе. Лицо — чисто

женское, фигура сразу делается меньше, жесты, поза — женские.

Поворачивается к Досифею — и вдруг на ваших глазах худеет, глаза впали,

голос другой, поет совсем не тот человек, что за минуту напевал Марфе... Если

бы ему дали возможность поставить весь наш репертуар, на какую высоту

вознесся бы Мариинский театр», — Еосхищенно вспоминал о своем коллеге

певец И. Б. Ершов, впоследствии народный артист СССР.

«Шаляпин — враг рутины, все, что он показывает, просто, жизненно,

правдиво... работать с ним — наслаждение, и не только потому, что он великий