Шаляпин против Эйфелевой башни - [47]

Сам же Шаляпин в Форосе, откуда руководит работами в замке в Суук-Су, доверенным бывшей его владелице Ольге Михайловне.

Время от времени навещает семью. Одиннадцатого июля он в Севастополе, дает концерт с матросским хором. С красным знаменем в руках он исполняет «Дубинушку» и «Песню революции».

У Шаляпиных часто гостит Сергей Рахманинов, который отдыхает неподалеку, в Симеизе. Его визиты особенно радуют сыновей Шаляпина Бориса и Федора: Рахманинов – благодарный зритель сочиненных ими комических скетчей. А дочери Шаляпина больше всего любят слушать, как репетирует Рахманинов. Притаившись в саду, затаив дыхание, они слушают арпеджио и гаммы, которые под его пальцами превращаются в чудесную музыку…

* * *

Весь сезон 1917–1918 годов Шаляпин проводит в Петрограде. Он выступает главным образом в Народном доме[66]. В начале ноября в Петрограде вспыхнуло вооруженное восстание. Революционные войска 6 ноября заняли важнейшие правительственные и военные учреждения, а 7 ноября, после жестокого сопротивления, пал и Зимний дворец. Все члены Временного правительства были арестованы, только Керенскому удалось бежать.

Вскоре в России вспыхнула гражданская война. Под прикрытием Брест-Литовского мира (с Германией) формирования белогвардейцев, преданных царю и монархическому строю, вели беспощадную борьбу с Красной армией за власть в России.

«Мой милый, сладкий, любимый Иринион! – пишет Шаляпин 10 декабря 1917 года дочери Ирине в Ялту, где оказалась его семья. <…> Как раз на днях я прочитал в газетах о погроме в Ялте <…> Волнение мое усугубилось еще более, когда я узнал, что телеграфное сообщение между Ялтой и Петроград[ом] прервано. <…> Вот и сейчас все время читаю о гражданской войне на Юге, и если правда хотя половина – ужас охватывает, и волосы шевелятся на голове. А в особенности, когда думаю, что не в состоянии буду, может быть, попасть к вам в Ялту, ведь разбираются железнодорожные пути – то казаками, то большевиками, то там, то тут… <…>

О себе скажу – пока что живу ладно. Пою в Народном Доме, публикой всегда положительно набит битком театр. Принимает меня публика, скажу, как никогда, я стал иметь успех больше, чем когда-нибудь. Кстати сказать, я все время, слава Богу, в хорошем порядке, голос звучит, как давно уж не звучал, молодо, легко и звучно. Продовольствие хотя и дорого стоит, но все есть, и я ни в чем себе не отказываю, нет только белого хлеба»[67].

Все большее число спектаклей бывших Императорских театров исполняется для участников различных партийных и прочих съездов, для профсоюзов, для армии… В театры хлынула другая публика. Многие из теперешних зрителей раньше не имели ни случая, ни возможности посещать оперные спектакли. Но имя Шаляпина известно всем. Он не только прославленный певец, он также известен и любим как выходец из слоев, которые в России считались угнетенными. Новая публика воспринимает его как «своего певца», она им гордится и устраивает ему ранее не виданные овации.

Советская власть сознает это и старается при любой возможности включать его в программы организуемых концертов и во все культурные мероприятия. Этот период времени характеризуется стремлением новых властей «внедрить высокое искусство в народ».

С этим связана организация многих театральных трупп и театральных студий при известных театрах. Шаляпин принял участие в работе Первого кооперативного театрального товарищества, а также принимал участие в работе «Маленькой студии», в которой тайнами актерского мастерства овладевали его дочери Лидия и Ирина. Он часто присутствовал на уроках, принимал участие в этюдах, исполняемых молодыми артистами, вел с ними разговоры об элементах актерской техники, присутствовал на репетициях пьес, которые они исполняли, и способствовал успеху этих спектаклей своими замечаниями и подсказками.

Шаляпин не был уверен в правильности пути, который избрали две его дочери. Он говорил с Ириной, поступившей во Вторую студию МХТ, о тернистом пути актрисы.

– Нужно иметь огромное, из ряда вон выходящее дарование, и только тогда идти на сцену, – объяснял он. – В театре надо быть тузом и только козырным тузом. Все остальное обречено на страдание и унижение, если не встретит справедливой поддержки. Я тоже в юные годы испытал много горя, пока не встретил сначала своего учителя Усатова, а впоследствии С. И. Мамонтова, этого чуткого художника и чудесного человека, который стал для меня истинным другом и которому я многим обязан. Так вот, дорогая Аринка, подумай.

– Но ты же будешь моим учителем, – улыбнулась Ирина.

– Нет, у тебя прекрасные учителя, – возразил Шаляпин. – И у драмы совсем иные закономерности, чем у оперы. Но, конечно, я смогу тебе в чем-то пригодиться. Если захочу…

– Но ты ведь захочешь?

– Если заслужишь право на розги.

Ирина задумалась:

– Как это – право на розги?

– Именно так: право на розги. Знаешь, я не особенно верю в таланты детей талантливых родителей. А может, тебе просто хочется развлечься? В этом тоже нет ничего плохого. Это полезнее и разумнее чем, скажем, безделье или флирт. Но это относится к области культуры и просвещения. Здесь розги не страшны, это не очень больно и не ранит душу. Но если ты действительно стремишься к высокому искусству, ты должна понять, есть ли у тебя право прикасаться к этим высоким сферам и, следовательно, получать розги «по делам своим», заслуженные, болезненные, они ранят, но они необходимы для шлифовки и твоего таланта, и твоей личности, и твоего духа.