– Ручки сюда, пожалуйста, так,- потребовал он и за три секунды разомкнул наручники.
– Спасибо, брат Руслан,- довольный Николаевич откинулся на диване.
И в этот самый момент волна слепого ужаса наконец накрыла Михаила Сергеевича. Все, весь окружающий мир заслонили перед ним и от него мертвые глаза мальчишки-охранника.
– Выпустите!- закричал он.- Выпустите меня отсюда!
Николаевич с удивлением посмотрел на него.
– Успокойтесь, брат Михаил. Все уже кончилось. Мы на свободе.
– Выпустите! Выпустите! Выпустите!
– Не совершайте необдуманных поступков, брат Михаил. Присоединяйтесь к нам. Мы поможем, поддержим…
– Нет, нет, нет! Выпустите, выпустите меня!
Николаевич вздохнул.
– Пожалуйста… Притормози вон там, брат.
"Волга" остановилась, и Сергеевич вывалился из салона. Он упал на четвереньки, и самокат, обдав его вонью выхлопа, рванулся прочь. Следом, гремя и лязгая, огрызаясь пулеметным огнем, проехал броневик. Сергеевич встал и побежал, прихрамывая, в обратном направлении. Бежал он медленно, сказывался возраст и сидячий образ жизни. Он не замечал, как вокруг, выбивая фонтанчики грязи, ложатся пули. Он не видел ничего. Он кричал:
– Не стреляйте! Ради Бога, не стреляйте! Не стреляйте!
И когда первая пуля попала ему в предплечье, остановив, швырнув на колени, он не почувствовал боли. Он был словно и не здесь, в грязи у насыпи, а где-то там в далеком своем детстве, воспоминание о котором по потаенной ассоциации всплыло в нем от случайно брошенной Николаевичем фразы о Шалтае-Болтае. Михаил Сергеевич видел теплый вечер, рассеянный свет лампы, на стене – тени от мотыльков, рвущихся к этому свету, и нянечку, сидящую у постели с детской книжкой в руке; и слышал только нянечкин мягкий голос: "Шалтай Болтай сидел на стене, Шалтай-Болтай свалился во сне. Шалтай-Болтай…"
Вторая пуля пробила Сергеевичу грудь, и он упал в грязь всем телом. "Господи,- проскользнула последняя мысль в его угасающем сознании.- Господи, пусть это будет только сон…"
"Шалтай-Болтай…"
