Шалость - [40]

День этот был серым, почти теплым. Иногда пробегал острый ветерок и оставлял в воздухе ощущение холода. Земля уже утратила ледяную отверделость и суховатую звонкость, но в ней еще оставалось что-то бездейственное и окоченелое. Копыта отпечатывались, не завязая в грязи. Лошади после долгого пребывания в конюшне были послушны малейшему движению руки. Обогнули пруд. В его спокойных водах Эспиньоль отразил свое «Старое крыло». Скоро толстая угловая башня и острые крыши замковых зданий пропали из виду. Перед всадниками раскрылась между еще безлистной живой изгородью дорога, идущая по коричневым полям. Перешли на галоп. Девица де Фреваль впереди, Аркенен, еще не оправившийся от боли в пояснице, за нею следом. Миновали речушку Пурсод и в Бафонтене въехали в лес. Тропинка сначала была удобной, но потом быстро сделалась труднопроходимой, узко зажатой между двумя рядами окаймляющих ее деревьев. По коре ствола бежал бархатистый мох. Запах земли смешивался с запахом сухих листьев. На кусте слабо чирикала птичка. С нежным шорохом крыльев она снялась с места. Аркенен принялся насвистывать. Он самодовольно посматривал на девицу де Фреваль. Ученица делала ему честь. Посередине дорожки показался кряжистый пень странной формы. Лошадь Анны-Клод сделала быстрый скачок в сторону. Но девица де Фреваль сдержала ее поводьями. Так прибыли они к Большому Холму. Раз уже они очутились на этом месте, Аркенен соскочил на землю, чтобы подтянуть подпругу лошади девицы де Фреваль.

Дергая за пряжку, Аркенен смотрел на молодую девушку. С того дня как карета привезла ее в Эспиньоль, жизнь на открытом воздухе и те занятия, которым предавалась девица де Фреваль, совершенно ее преобразили. Ничего не утратив из своего изящества, она значительно окрепла. Теперь это была очень красивая, сильная и здоровая девушка, с некоторой долей дерзости и решительности в характере, что сменилось, впрочем, через несколько дней обычной для нее грустью и необъяснимой рассеянностью, так как в Эспиньоле никто и не думал ей в чем-либо противоречить. Г-н де Вердло предоставлял ей полную свободу и никогда не отказывал в том, что ей хотелось иметь из нарядов и безделушек. Несмотря на такое отношение к ней, Анна-Клод, как часто замечал Аркенен, время от времени бывала подвержена некоторому оживлению. В такие дни она не могла усидеть на месте и блуждала по замку, как осужденная душа, погруженная в такую задумчивость, что решительно никого не замечала, даже если приходилось с кем-либо столкнуться лицом к лицу. За время только что протекшей зимы молодая девушка не раз давала заметить в себе подобную нервность и беспокойство.

Аркенен приписывал их отсутствию ее любимых прогулок верхом, а также тем волнениям плоти, которым подвержены девушки даже самых благородных фамилий. Впрочем, эти вопросы его совершенно не касаются. Бог с ними! Верный своему служебному долгу, Аркенен создан для того, чтобы быть конюхом и телохранителем юной девушки, а также чтобы подтягивать, когда в этом встретится необходимость, ремни ее седла. Сделав это, наш Аркенен вытащил из кармана маленькую трубку и спросил у девицы де Фреваль позволения дать отдых своей еще недостаточно оправившейся пояснице. Анна-Клод, улыбаясь, кивнула в знак согласия и села рядом с Аркененом на повалившееся дерево. Во время таких остановок в пути Аркенен очень любил рассказывать девице де Фреваль то, что занимало его внимание, и на этот раз дымящаяся трубка напомнила ему, без сомнения, дымок, поднявшийся после выстрела из его пистолета, потому что он вернулся к рассказу об их встрече с разбойниками. Он дал почувствовать, что, к величайшему его сожалению, поднявшись с земли только после окончания боя, он не имел возможности заметить лицо этого знаменитого капитана, о подвигах которого ходило столько рассказов. И хотя сам Аркенен был честнейшим человеком в мире, совершенно неспособным на какой-либо предосудительный поступок, он высказывал полную снисходительность и даже удивление по поводу тех людей, которые покушаются на имущество своих ближних с оружием в руках и чуть ли не по всем правилам военного искусства. К рыцарям больших дорог Аркенен относился с уважением, которого он не мог в себе побороть. И наоборот, он испытывал глубочайшее презрение к мелким воришкам и похитителям кошельков, которые действовали обычным обманом, призывая себе на помощь только хитрость и ловкость, которые опустошали карманы прохожих, прокрадывались исподтишка в дома и вообще извлекали пользу из всякого подвернувшегося под руку случая. Г-н Аркенен относился с большим презрением к этим мелким людишкам, но он не мог отказать в своем уважении людям, которые на большой дороге или в лесной чаще подносят пистолет к лицу путешественника и, сделав свое дело, вступают в перестрелку с охранительным отрядом или завязывают бой с войсками, применяя при этом уловки партизанского искусства. Они ведут себя с нами так, как принято поступать в неприятельской стране. Они неистощимы в прекрасных выдумках и замыслах и умеют, в случае необходимости, расплачиваться собственной шкурой. По отношению к тем, кто становится их жертвой, они позволяют себе некоторые вольности, быть может, несколько предосудительные, но, во всяком случае, лишенные всякой пошлости. Это не мелкие воришки, но люди более высокого ранга, без мошенничества и без плутовства, в каждое свое деяние вкладывающие достоинство разбойника. Предводителями их бывают часто настоящие капитаны от авантюризма, вроде того, который произвел нападение на карету. Аркенен не мог себе простить, что был в отсутствии в то время, когда он, назвавшись кавалером де Брежем, посетил замок Эспиньоль. Уже несколько раз расспрашивал он г-на де Вердло об этом событии, по поводу которого девица де Фреваль хранила глубокое молчание. И теперь она ничем не проявила своего внимания, когда Аркенен принялся снова вспоминать нападение на их карету.