Шалость - [110]

— Понимаю. — Он стоял в дальнем конце комнаты, не выказывая желания слишком к ней приближаться. — И когда ты намерена ехать? Уже через месяц или когда, к примеру, начнется весенняя распутица?

— Я уезжаю сегодня. — Это заявление удивило не только его, но и ее.

Темные брови Синклера поползли вверх.

— Ты не в том состоянии, чтобы ехать сегодня же. Джапоника сложила руки в теплых перчатках на коленях.

— Думаю, я сама могу решать, когда мне ехать и когда нет.

Он смотрел на нее какое-то время молча.

— И куда ты намерена ехать? — Голос его был спокойным, лишенным всяких эмоций, но виконт замер, и только золотистые глаза, неестественно блестящие, одни жили на его лице.

— Это тебя не касается, — сердито бросила Джапоника. — Что бы ты по этому поводу ни думал, мой отъезд объясняется лишь желанием начать новую жизнь. Вдали отсюда.

— Тогда ты по крайней мере можешь дождаться утра.

— Нет! — Джапоника встала и отвернулась. — Если у меня еще остался ум, я не стану проводить еще одну ночь под одной крышей с вами.

Девлин услышал в этой гневной отповеди первый огонек надежды.

— Хорошо. Тогда уеду я.

Она стремительно обернулась к нему, пылая от гнева:

— Вы не должны! Ни в коме случае! Вы — хозяин поместья, а я здесь посторонняя. Я не имею права находиться здесь, и тем более я не имею права находиться здесь после того, что произошло. Я не желаю создавать одиозную ситуацию и давать новую пищу для сплетен, проживая с вами под одной крышей. Но вы должны остаться. Вы отвечаете за тех, кто живет в Крез-Холле, вы не должны их бросать.

— Что за чушь! Ни вы, ни я никогда и гроша ломаного не давали за то, что думают о нас другие. Признайтесь себе хотя бы в этом, черт возьми!

— Не смейте кричать на меня, — начала было она.

— Я буду кричать так, что крыша рухнет, если вы будете продолжать эту дурацкую игру в «приличную девочку»!

— Вы можете делать что пожелаете. Это ваш дом. Он шагнул к ней навстречу:

— Иногда мне кажется, что следовало просто взять и увезти вас силой. Куда-то очень далеко, чтобы мы могли сколько влезет орать друг на друга, пока не станем готовы утолить страсть, которая в нашем с вами случае часто принимает обличье гнева.

Джапоника вскочила на ноги.

— Вы смеете мне об этом говорить? После того как узнали все? Все, что между нами было? Все, что сделали вы со мной в Багдаде? — добавила она шепотом.

Выражение ее лица заставило его отступить от первоначального плана.

— Вы должны по крайней мере меня выслушать. Я могу представить, что вы обо мне думали. Ну допустим, не вполне могу представить. Но я не бесчувствен к горестям и унижениям, которые могут выпасть на долю человека, ничем не защищенного. Я не понимаю, чего хотел добиться лорд Эббот, посылая вас ко мне. Посулив вас мне на всю оставшуюся жизнь.

Джапоника встрепенулась:

— Что вы хотите этим сказать — на всю оставшуюся жизнь?

— То, что сказал. — Девлин стиснул зубы так, что желваки заходили на скулах. — Вы ведь не знали, что было в той записке, которую просил передать мне лорд Эббот. Хотел бы я, чтобы вы все же прочли ее перед тем, как ко мне идти. Тогда, вероятно, наши пути никогда бы не пересеклись.

Джапоника повела плечами:

— Вы говорите загадками.

— Тогда позвольте мне раскрыть вам отгадку. — Он достал из кармана сложенный вчетверо листок и развернул его перед Джапоникой.

Она дважды прочла написанное, прежде чем подняла на Девлина глаза.

— Что это значит? — недоумевающим шепотом спросила она.

— Там все прямо написано. Джапоника вновь опустила глаза на письмо.

— Вы хотите, чтобы я поверила в то, что лорд Эббот отправил меня к Хинд-Диву за помощью в качестве предлога для того, чтобы я помаячила у вас перед глазами, как марионетка на рыночном прилавке?

Девлин усмехнулся. Образность ее мышления была ему по душе.

— Дьявольский план, не так ли?

— Удачно, нечего сказать, удачно придумано. — Пальцы ее занемели и разжались. Письмо плавно опустилось на ковер. — Я не поверю, что лорд Эббот был настолько бесчувственным и жестоким, чтобы так меня использовать. Словно товар на рынке. Дал отведать покупателю, прежде чем тот решит, брать или нет всю партию.

Впервые Девлин отвернулся.

— Даже сейчас я не помню, как все это было. Как только я обнаружил письмо, я сумел наконец сложить вместе фрагменты того, что вы рассказали мне, и получилась более или менее целая картина. — Он смотрел на нее, и впервые в лице Синклера не было привычного высокомерия. — Понимаю, что оправдания мне нет, но уверен, что я либо был пьян, либо обкурен, если мог поступить так бесчестно после того, как прочел сообщение.

— Вы его не читали.

Голова его дернулась, словно от удара.

— Что?

Джапоника поджала губы.

— Когда я передала вам записку, вы отшвырнули ее в сторону. Я не была уверена в том, что вы вообще ее прочтете. А потом все это уже действительно не имело значения.

— Бисмалла! — Девлин произнес еще одно ругательство. — Это мало что добавляет моей репутации, но должен признаться, что чувствую облегчение оттого, что я не действовал… зная.

Он отвернулся.

— Хинд-Див был сам себе господин, сам себе суд и закон. По определению он должен был стать существом дьявольским: вероломным, жестоким, безжалостным. Иначе его бы не боялись столь же безжалостные враги. Но клянусь, что я не стал бы порочить девственницу, если бы знал, что передо мной именно девственница.