Шахразада - [49]

— Ты совсем, как твой желудок — не стремишься к новой жизни.

— Не усердствуй, с меня довольно и того, что я создам семью лучше, чем моя.

Мы кончили учиться за год до войны и стали «устазами». Мы не достигли ступени, необходимой для получения высоких должностей: я из-за недостаточного усердия, а Али Юсуф — из-за своей политической деятельности. Али был близок к устазу Джаафару Бархаму — адвокату, и тот взял его в свое бюро.

Моему отцу пришлось обивать пороги, пока, наконец, удалось устроить меня в Главное управление министерства просвещения. Если бы не несчастье Фикрии и Зейнаб, то я бы считал, что отцовская миссия в жизни выполнена им как нельзя лучше. В любом случае, наша семья была счастлива, насколько это было возможно, так же как и семья Малики. Мои визиты к ней после службы наполнились новым смыслом. Во время встреч шел разговор о всевозможных делах, о нашем будущем, о любви… Я говорил, словно извиняясь:

— Хорошие должности в наше время — большая редкость.

— Понятно… Не стоит огорчаться, — весело отвечала Малика.

— Восемь фунтов — и это уже достаточно?

— Да, больше чем достаточно…

— По воле Аллаха время подготовки к свадьбе не продлится слишком долго.

Малика, с зардевшимися от радости щеками, склонила голову в знак согласия. Я смотрел на ее высокую стройную фигуру, когда она приносила мне кофе, и думал про себя: «А если была бы объявлена помолвка, не удостоился бы я большего?..»

…Хамада ат-Тартуши насмешливо спросил:

— Едва мы кончили играть в нарды, как ты сразу же улетел в эмпиреи. О чем ты думаешь?

— Да вот наблюдаю за заклинателем змей, который показывает свои трюки перед кофейней.

— Тебе нравятся заклинатели змей?

— Отнюдь!

— А мой внук очень болен… — вдруг печально сказал Хамада.

— Господь наш протянет ему руку помощи!

— Помнишь ли ты стихотворение, начинающееся словами: «Наши дети подобны неизвестно чему…»?

Я, кажется, читал это, но наизусть не помнил.

— Нынче я забываю то, что следует помнить, а запоминаю то, что бесполезно.

— Да я тоже.

— А иногда даже не могу вспомнить некоторые грамматические правила, на изучение которых потратил всю жизнь.

— Пусть будет Аллах нам покровом!.. Тебе нужна невеста с покрывалом! — засмеялся Хамада.

…Мой отец ушел в отставку в тот же год, когда я определился на государственную службу. Я читал на его лице некоторую растерянность, которую он пытался скрыть под смущенной улыбкой: мне стало ясно, что отец опечален. Он ничего не хотел менять в своей жизни: ложился спать около полуночи, вставал рано, покидал дом в восемь — это вместо обычных семи, возвращался в полдень из кофейни, куда ходил вместо министерства, потом обедал, спал и снова шел в кофейню. Но он был печален. Мне захотелось чем-нибудь обрадовать его, ведь он — мой отец и товарищ, да и зачем нам скрывать что-то друг от друга. И я решил, что скажу ему: «Пойдем вместе, рука об руку, к дому Баха-эфенди Османа, чтобы посватать Малику. Бесполезно ждать замужества Фикрии и Зейнаб, ведь все это может длиться до скончания века».

Но отец внезапно умер: он никогда ничем не болел, и его смерть оказалась полной неожиданностью для всех. Это произошло рано утром, когда он, позавтракав, прихлебывал свой утренний кофе. «Сердце», — было заключение врача. Дом взорвался воплями по покойному: женщины голосили и били себя по лицу. Я плакал вместе с ними, потому что очень любил отца — никого больше я так сильно не любил. Со смертью я столкнулся в том возрасте, когда еще невозможно до конца поверить в нее. После этого прошли дни и годы, а я все печалился о том, что тогда недостаточно скорбел о его кончине. Али Юсуф утешал меня:

— Самая легкая смерть — это от сердца, а самая мучительная — постепенное угасание. — И приводил мне пример своего отца.

А я не мог и представить себе, что когда-нибудь смогу утешиться. Кроме того, для меня стала очевидной новая истина, которая прежде была скрыта: я узнал, насколько мы бедны. Меня поразило, что отец не оставил после себя никакого состояния, если не считать тех сорока фунтов, которые были вручены матери на похороны. Но тогда в чем же тайна прежнего достатка нашей семьи? Дело попросту было в том, что мир был перемолот всеобщим кризисом, о котором постоянно твердили газеты — но ведь я-то не привык их читать! В свое время обладатели постоянного жалованья имели устойчивый доход, который — несмотря на его незначительность — стал основой всей экономической жизни. Товары были дешевы — их никто не покупал, кроме чиновников. Благодаря этому мы ели, пили, одевались и были вполне счастливы, живя в Каире. А с началом войны все стало меняться: повысился спрос, и цены стали расти все выше и выше. Собственники перевели дух, разбухли карманы тех, кто известен как «богачи войны». И мир потемнел для чиновников — ведь дорога в будущее оказалась закрыта. В результате избалованный юноша оказался главой семьи без семьи, ответственным за мать и двух стареющих сестер. Пенсии едва хватало на самую скромную одежду, а покупательная способность и без того ничтожного жалованья падала день ото дня. О какой помолвке теперь можно говорить? И когда я смогу жениться?