Шаговая улица - [15]
- Откуда ты все взял? Бредятина какая-то. Вымыслы. Завязывай...
- Э-э, нет не бредятина, не вымыслы! У меня-то как раз и практика была.
- Мозги паришь. Головка не бобо? Не фони. Ты, дед, точно сказок перечитал. Небось, в либрии дешевых книжек накупил. Фуфло это все... - Громоздкий махнул в сторону дома Дезидерия.
Там на первом этаже размещались четыре магазина: либрий, где торговали разнообразными книгами, шузетная с голенастым медным сапогом над входом, молочный, откуда всегда доносились запахи сырокопченых колбас, и гематогенная с нарисованными россыпями больших голубых таблеток на закрашенных белым витринах.
- В книгах, конечно, про кикимор писано. И не только в сказочных... Время у меня в Моргалии всегда есть свободное - они там, только когда яркое солнце светит, работают со своими оптическими приборами - а вечерами тишина, ну, я и читаю во время смены разное... В либрии-то букинистический отдел очень хорош! Я там раньше почти каждый свободный день по два часа проводил. Да... И как-то раз совершенно случайно попался мне томик, где про всяких заложных покойников было. Ну, прочитал и прочитал, интересно, что с того? Текучка потом заела, за делами так бы все читаное и забылось, если б в следующую смену, через две на третью ночь тогда работал, не пришел ко мне Соколов...
- Сам Седой, что ли? Директор красной школы? Из Полуактового переулка? спросил Дезидерий.
Если пройти вдоль Шаговой улицы от дома Дезидерия, пересечь Плоховский переулок, миновать остающийся справа гигантский девятиэтажный дом Семь-Девять и следующий за ним арочный Визионавий, где показывают кино, а на фасаде белеют маски с грустными и смеющимися дырками вместо ртов, то выйдешь как раз к Т-образному перекрестку. Здесь, на другой стороне Шаговой улицы (перекладинка Т), находится всем известный Гастрономий, неиссякаемый источник дешевой фрухтянки. Напротив него, на стороне наблюдателя, ножкой той же буквы отходит Полуактовый переулок, в глубине которого справа, напротив тридцать девятой средней школы, сквозь деревья просматривается здание из красного кирпича с оцинкованной крышей.
Это Имбецилий - специальная школа, в которой учатся умственно отсталые дети, такие как Витя Пляскин.
Говорят, что два независимых пешехода, один из которых идет по Плоховскому, а другой по Полуактовому, в конце концов, сойдутся вместе где-то в районе Самолетки.
Якобы в месте смычки переулков есть небольшая площадь со статуей и проходная в секретный подземный завод.
Говорят, что на заводе раньше делали секретные самолеты, а теперь только изредка испытывают мощные двигатели, отчего вся Шаговая начинает гудеть нутряным шумом.
Но это только говорят, ведь в те далекие глубины ни Громоздкий, ни Дезидерий еще пока не забирались...
Часть 2
СИНКЛИТ ОРЕШОНКОВА
Озеро
1
На Северо-западе месяц апрель - время, когда на покрытых отяжелевшим снегом полях начинают проступать подошвы прогалин, и вселенский фотограф приступает к испытанию проявочным раствором изрядно пожеванной мартом зимней бумаги земли. Но особенный проявитель его способен выявлять лишь два цвета на постепенно теряющем девственную белизну фоне - раскрываются изумрудно-зеленые и черно-пегие следы беспорядочных сельскохозяйственных оргий осени. Под слоисто восходящими потоками воздуха в фотованночке все шире и шире проступают озимые посадки и унавоженные пашни.
В начале апреля ели в лесу начинают проваливаться, собирая вокруг себя жесткий валик шершавого снега. Накануне все было укутано равнотолстым пуховым одеялом, а на утро после ночной оттепели каждое хвойное дерево стоит вечнозеленой свечой в ямке-кратере маленького холодного вулкана. Позже, стекающая с веток вода прогрызает в толще неправильных овалов стенок никогда не бывавших раскаленными жерл многочисленные извилистые ходики с сахарными перемычками внутри, а снаружи кое-где затемненные вкраплениями переживших холода и птичий голод разнообразных остатков семян, плодов и ягод. Потом кратеры омыляются под юношески безалаберным солнцем, опадают в угловатых промоинах, быстро уплощаются и переходят в вечно жаждущие влагу прогалины. Образовавшиеся мокрые заплаты прелой листвы жадно съедают близлежащий перекристаллизованный снег, и остатками зимней тоски он остается лежать лишь в низинках и под особенно разлапистыми елями.
Лед на водоемах становится пористо-крупчатым, и в ветреных местах, где снеговая корка тонка или отсутствует, приобретает слюдяную мутность. Появляются одинокие лужи, они неравномерно растут, словно колонии каких-то гигантских микробов, находят друг друга, сливаются, и вот уже остатки льдин неприкаянными разросшимися фишками малопонятной игры го медленно плавают по водному полю, почти готовому для новой партии бесконечного в своем повторении поединка.
Все замирает в полусонном сезонном междувременьи, и стороннему наблюдателю, случайно оказавшемуся у полусвободной граничной кромки суши и воды, кажется, что вот-вот дадут сигнальный знак, призывающий к началу партии.
Звук выстрела невидимыми шарами прокатился по биллиардному сукну озерной поверхности, нырнул в низинку на другом берегу, отразился от частокола крестов с вензелями и плит с пятиконечными звездами, покрытых серебрянкой, протиснулся сквозь многочисленные копьистые ограды и ослабленным гулом вернулся к стрелявшему.
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.
Макс фон дер Грюн — известный западногерманский писатель. В центре его романа — потерявший работу каменщик Лотар Штайнгрубер, его семья и друзья. Они борются против мошенников-предпринимателей, против обюрократившихся деятелей социал-демократической партии, разоблачают явных и тайных неонацистов. Герои испытывают острое чувство несовместимости истинно человеческих устремлений с нормами «общества потребления».
Проза Азада Авликулова привлекает прежде всего страстной приверженностью к проблематике сегодняшнего дня. Журналист районной газеты, часто выступавший с критическими материалами, назначается директором совхоза. О том, какую перестройку он ведет в хозяйстве, о борьбе с приписками и очковтирательством, о тех, кто стал помогать ему, видя в деятельности нового директора пути подъема экономики и культуры совхоза — роман «Год змеи».Не менее актуальны роман «Ночь перед закатом» и две повести, вошедшие в книгу.
Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.
Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.