Шаги в темноте. Убийство Адама Пенхаллоу - [30]

– Постараюсь. Надеюсь увидеть вашу картину, когда она будет ближе к завершению.

Дюваль по-детски обрадовался:

– Вам так понравилось, что хотите увидеть и другие работы? У меня дома есть много картин, может, и не таких, как эта, но все они гениальные. Приходите ко мне, и я вам их покажу. Возможно, вы даже что-нибудь купите у меня?

– Я об этом подумывал, – соврал Чарльз.

Монах был моментально забыт. В глазах художника вспыхнул алчный огонек.

– Bon![6] Приходите скорее, и я покажу вам свои лучшие произведения. Может, завтра? Или послезавтра?

– Спасибо. Я загляну к вам завтра. Приблизительно в это же время. – Чарльз посмотрел на часы. – В половине четвертого? Или вы работаете?

– Нет, нет! Я полностью к вашим услугам, – заверил Дюваль.

– Тогда au revoir[7]. Увидимся завтра.

Сердечность, с которой Дюваль распрощался с Чарльзом, ничуть не напоминала о его былой неприветливости. Тот быстро зашагал к деревне, размышляя о художнике.

Одно было ясно: это не Монах, разве что Дюваль обладает выдающимися артистическими способностями. Однако человеку, постоянно находящемуся в наркотическом тумане, вряд ли по силам такая роль. Однако именно это состояние заставляет относиться к его словам с долей сомнения. Многое из его болтовни подозрительно напоминает галлюцинации наркоманов, хотя, когда он упоминал о Монахе, в его глазах мелькнула ненависть. Он говорил о нем не как о привидении. Для Дюваля Монах был вполне реальной фигурой, к тому же очень страшной. Однако не исключено и то, что в состоянии, близком к белой горячке, в его мозгу мог возникнуть образ монастырского призрака, который позже оброс фантастическими подробностями.

Если предположить, что Монах никакой не призрак, то возникают сразу два вопроса. Во-первых, зачем понадобился этот бессмысленный маскарад? Во-вторых, кто за этим стоит? Найдя ответ на первый вопрос, ответить на второй будет значительно легче.

Что касается его личности, пока здесь не за что уцепиться – это может быть любой из их новых знакомых или же кто-нибудь неизвестный.

Художник что-то знает, но как далеко заходит его осведомленность, пока неизвестно. Чарльз надеялся, что, купив что-либо из его картин, он расположит его к себе и выудит информацию. Правда, есть риск, что тот просто сочинит эффектную сказку, но ради дела можно рискнуть.

Чарльз подошел к гостинице. Бар был закрыт, но во дворе за аркой имелось продуваемое всеми ветрами помещение, именовавшееся гостиной. Там он обнаружил своего шурина, сидящего в неудобном кожаном кресле и беседующего с мистером Экерли. Полковник был в мешковатых брюках гольф, а к одному из столов была прислонена сумка с клюшками.

– Ага, вот и Малкольм! – провозгласил он, увидев Чарльза. – Присаживайтесь, дорогой друг! Рыбачили? А я возвращался после своего ежедневного гольфа! Заметил вашу машину у входа и решил поинтересоваться, кто из вас пытается выпить в столь неурочный час. Вы куда-то ходили?

– Возможно, этот факт не широко известен, но я более или менее трезвенник, – сообщил Чарльз.

– Скорее менее, – уточнил Питер.

Полковник оценил шутку.

– Отлично сказано, Малкольм. Надо запомнить. Можно толковать двояко, да? Так чем же вы занимались? Наносили визит жене викария?

– Для этого я слишком трезв, сэр, – с серьезным видом ответил Чарльз. – Нет. Я общался со странной личностью, рисующей еще более странную картину.

Полковник поднял брови.

– С этим французиком? Я, конечно, не разбираюсь в искусстве, но, по-моему, его картины – полная дрянь. Я человек простой, и если смотрю на картину, хочу увидеть там что-то вразумительное. Хотя, наверное, я отстал от жизни.

– Интересно, что он здесь делает? Вы что-нибудь знаете о нем, сэр?

Полковник покачал головой:

– Нет. И никогда им не интересовался.

– Он не слишком-то располагает к себе, – заметил Питер. – Вероятно, он из тех, кто предпочитает держаться подальше от родных мест.

– У вас, молодые люди, одни тайны в голове! – воскликнул полковник. – Сначала бедняга Титмарш, а теперь этот, как его, Дюваль. Он-то в чем провинился?

– Этот тип заинтриговал нас своими речами, – объяснил Чарльз. – У нас просто кровь в жилах застыла, когда он стал распространяться о Монахе.

Полковник поднял руки.

– Нет-нет, тут я вам не товарищ! Вы хотите сказать, что слушали этого обкуренного торчка?

Чарльз быстро взглянул на него.

– Ага, вы тоже считаете, что он наркоман?

– Я понимаю, что так говорить не следует, – извиняющимся тоном произнес он. – Похоже на клевету. Но здесь все так считают.

Он обернулся на скрип открываемой двери. В комнату заглянул Уилкс. Поздоровавшись, он спросил, подавать ли джентльменам чай. Все отказались, но полковник задержал Уилкса вопросом:

– Послушайте, этот художник донимал мистера Малкольма болтовней о привидении. Он что, опять напился?

Тот, покачав головой, прошел внутрь гостиной.

– Боюсь, что так, сэр. Последние три дня с ним что-то происходит. Сначала все про Монаха говорил, потом о глазах, следящих за ним в темноте, а вчера и вообще плел про какие-то козни и переселение душ, у меня прямо мороз по коже прошел. Сдается мне, он малость свихнулся.

– Ну и дела! Надо бы его приструнить, – пробасил полковник Экерли. – Никогда не знаешь, чего ждать от наркоманов. Он становится опасным для окружающих.