Шабоно - [7]

Да их это и не особенно встревожит. Чем больше я об этом думала, тем сильнее меня интриговала эта затея. Отец Кориолано, разумеется, снабдит меня достаточным количеством бумаги и карандашей. И, возможно, донья Мерседес была права. Старые записи о практике целительства могут оказаться ненужными, когда — и если, — закралась зловещая мысль, — я вернусь из этого путешествия.

Я выбралась из гамака и посмотрела на спящую тщедушную старуху. Словно почувствовав мой взгляд, ее веки затрепетали, губы зашевелились: — Я не умру здесь, а умру среди моего народа. Мое тело сожгут, а мой пепел останется с ними.

Глаза ее медленно раскрылись; они были тусклы, затуманены сном и ничего не выражали, но в ее голосе я уловила глубокую печаль. Я прикоснулась к ее впалым щекам. Она улыбнулась мне, но мысли ее были где-то далеко.

Я проснулась, ощутив на себе чей-то взгляд. Анхелика сказала, что ждала, пока я проснусь. Она жестом пригласила меня взглянуть на лубяной коробок величиной с дамскую сумочку, стоявший рядом с ней. Она подняла плотно пригнанную крышку и с большим удовольствием принялась показывать мне каждый предмет, всякий раз взрываясь бурей радостных и удивленных восклицаний, словно видела их впервые в жизни. Там было зеркальце, гребешок, бусы из искусственного жемчуга, несколько пустых баночек из-под крема «Пондс», губная помада, пара ржавых ножниц, вылинявшая блузка и юбка.

— А это что, по-твоему, такое? — спросила она, пряча что-то за спиной.

Я созналась в своем невежестве, и она рассмеялась: — Это моя книжка для письма. — Она открыла блокнот с пожелтевшими от времени страницами. На каждой странице виднелись ряды корявых букв. — Смотри. — Достав из коробка карандашный огрызок, она стала выводить печатными буквами свое имя. — Я научилась этому в другой миссии. Намного большей, чем эта. Там еще была школа. Это было много лет назад, но я не забыла, чему там научилась. — Она снова и снова писала свое имя на поблекших страницах. — Тебе нравится? — Очень. — Я зачарованно смотрела, как эта старая женщина сидит на корточках, сильно наклонись вперед и почти касаясь головой лежащего на земляном полу блокнота. Умудряясь сохранять равновесие в такой позе, она продолжала старательно выписывать буквы своего имени.

Внезапно закрыв блокнот, она выпрямилась.

— Я побывала в городе, — сказала она, глядя куда-то в окно. — В городе полно людей и все на одно лицо. Сначала мне это нравилось, но потом я быстро устала. Слишком за многим надо было уследить. Да еще столько шума. Говорили не только люди, но и вещи. — Она помолчала, нахмурившись и изо всех сил стараясь сосредоточиться; все морщины на ее лице обрисовались резче. Наконец она сказала: — Город мне совсем не понравился.

Я спросила, в каком городе она была и в какой миссии выучилась писать свое имя. Она посмотрела на меня так, словно не расслышала вопросов, и продолжала свой рассказ. Как и раньше, она начала путать место и время событий, временами сбиваясь на родной язык. То и дело она смеялась, повторяя одно и то же: — Я не отправлюсь на небеса отца Кориолано.

— Ты всерьез собираешься идти к своему народу? — спросила я. — А ты не думаешь, что двум женщинам опасно отправляться в лес? Ты хоть знаешь дорогу? — Конечно, знаю, — сказала она, резко выходя из состояния, близкого к трансу. — Старухе бояться нечего.

— Но я-то не старуха.

Она погладила меня по волосам.

— Ты не старуха, но у тебя волосы цвета пальмовых волокон и глаза цвета неба. Ты тоже будешь в безопасности.

— Я уверена, что мы заблудимся, — тихо сказала я. — Ты даже не помнишь, как давно ты в последний раз видела свой народ. Ты сама мне говорила, что они все дальше уходят в лес.

— С нами идет Милагрос, — убежденно заявила Анхелика. — Он хорошо знает лес. Он знает обо всех людях, какие живут в джунглях. — Анхелика начала укладывать свои пожитки в лубяной коробок. — Пойду-ка я поищу его, чтобы мы смогли тронуться в путь как можно скорее. Тебе надо будет дать ему что-нибудь.

— У меня нет ничего такого, что ему бы хотелось, — сказала я. — Может, я договорюсь с друзьями, чтобы они оставили привезенные с собой мачете в миссии для Милагроса.

— Отдай ему свой фотоаппарат, — предложила Анхелика. — Я знаю, что он хочет иметь фотоаппарат не меньше, чем еще одно мачете.

— А он знает, как пользоваться фотоаппаратом? — Не знаю. — Она хихикнула, прикрыв рот ладонью. — Он мне как-то сказал, что хочет делать снимки белых людей, которые приезжают в миссию поглазеть на индейцев.

Я отнюдь не жаждала расставаться с фотоаппаратом.

Он был хороший и очень дорогой. Я пожалела, что не взяла с собой другого, подешевле. — Я отдам ему фотоаппарат, — сказала я в надежде, что когда объясню Милагросу, как сложно им пользоваться, он сам выберет мачете.

— Чем меньше нести, тем лучше, — сказала Анхелика, со стуком захлопывая крышку коробка. — Все это я отдам какой-нибудь здешней женщине. Мне оно больше не понадобится. Когда идешь с пустыми руками, никому от тебя ничего не нужно.

— Я хотела бы взять гамак, который ты мне дала, — пошутила я.

— А что, неплохая мысль, — посмотрела на меня Анхелика и кивнула. — Ты беспокойно спишь и, наверное, не сможешь спать в гамаках из лыка, как мой народ. — Взяв коробок, она собралась уходить из комнаты. — Я вернусь, когда разыщу Милагроса.