Сфумато - [5]

– Помоги мне!..

Я поднялся и пошел в кухню.

Она сидела на полу. Все вокруг было в крови. Кухонный ящик, в котором лежали вилки, ложки и ножи, валялся на полу и тоже был забрызган кровью. Ничего, кроме пустоты и жалости к самому себе, я не почувствовал. Единственный человеческий жест, на который в тот момент я был способен, это снять с брюк ремень и перетянуть ей порезанные руки. Потом, чтобы не видеть весь этот кошмар, я вышел из кухни и набрал телефон «скорой помощи». Когда вернулся, она пыталась мыть пол и стены, повторяя, как заезженная пластинка:

– Прости меня, прости меня…

«Скорая» приехала довольно быстро. Два высоких мужика, не задавая вопросов, перевязали ее и собрались везти в Институт Склифосовского.

Я отдал им двенадцать рублей, и мужики ушли, уведя с собой существо с белоснежными бинтами на руках.

Наконец, я остался один. Вся кухня была в крови, на кухонном столе разбросаны бинты, тампоны, в раковину свалены ножи, вилки и ложки. Притрагиваться ни к чему не хотелось, я вернулся в свою комнату и стал досматривать какой-то фильм. Очень скоро меня охватила вязкая дремота. О чем я думал, трудно сказать. Я только знал, что испытываю чувство облегчения, чувство свободы, что остался один. Какое счастье не слышать: «Кто я для тебя?» Зачем задавать мне такой вопрос, когда я не знаю, кто я для самого себя?

* * *

Кто-то постоянно стучал в мою дверь. Барабанили в дверь и когда я жил на Кировской улице, и на Пятницкой, напротив Пятницкого рынка. Это были совершенно незнакомые люди, которые независимо от времени суток соображали на троих, поэтому стакан являлся для них важнейшим житейским атрибутом.

Я оставлял его в почтовом ящике, чтобы не нужно было утром вставать с кровати. Алкаши привыкли к этому, как животные, которые приучаются к месту, где их кормят. Теперь в дверь стучали только те, кто еще не знал, где можно найти стакан.

Каждый вечер мы с Норой ужинали в «Национале». Вернее, я просто наблюдал, как она ест. Я не был голоден и только пил, пытаясь согреться. Я страшно замерзал, шатаясь по книжным магазинам весь день.

Красть книги я начал совершенно случайно. Однажды, гуляя по Сретенке со своим другом, я заглянул в книжный магазин и был поражен атласом рыб и животных с акварельными иллюстрациями. Его размеры и переплет с потертыми углами обещали интересное содержание. Помимо эстетики, книга притягивала к себе своей очевидной ценностью.

Короче, я украл ее и спустя пятнадцать минут продал в другом книжном магазине.

Конечно, эта преступная выходка не имела ничего общего с моей профессиональной карьерой.

Я проводил дни, передвигаясь из одного магазина в другой, будучи уверен, что все продавцы уже хорошо меня знают. Я не крал все подряд, а выбирал только те книги, которые можно было легко перепродать.

С приобретением опыта постепенно пришел и страх, и, как следствие этого, скверное настроение по утрам. Просыпаясь в своей грязной комнате в доме напротив Пятницкого рынка, я открывал дверь на улицу, где над воротами висели круглые электрические часы. Холодный запах снега, просыпающейся улицы, а с ним и тревожное предчувствие наступающего рабочего дня пробиралось в меня, я чувствовал его кожей. Нора приходила ко мне обычно по утрам, когда заканчивалось ее ночное дежурство в Радиокомитете. Впрочем, она появлялась и ночью во время перерыва на работе. Я как сейчас помню запах ее пушистой черной норковой шубки и темные круги под глазами от бессонных ночей. Мы лежали в тишине, слушая храп соседей за стеной и шорох падающего снега за окном. Затем, уже почти засыпая, я чувствовал быстрый поцелуй в щеку и щекочущее прикосновение мехового воротника. Она убегала на работу в студию, где читала низким голосом утренние новости и делала обзор газетных статей для полупроснувшихся москвичей.

Утром Нора снова забегала, мы отправлялись по заснеженной Новослободской пить кофе, а потом расставались до вечера. Она уходила спать к себе, а я шел по книжным магазинам. Эта женщина была всем для меня: любовницей, подругой, матерью. Вечерами, когда я сидел с ней в теплом и уютном «Национале», мне было приятно сознавать, что я могу угостить ее шампанским и цыпленком табака, которого она так любила. Еще она любила поэзию Цветаевой, музыку и «делать это».

Причиной постоянной тревоги было мое опасное занятие. Сам метод, ритм и техника воровства были достаточно просты. Ты идешь в большой книжный магазин к прилавку, у которого толкается наибольшее число покупателей, берешь нужную тебе книгу и начинаешь перелистывать ее с безразличным и рассеянным видом. Очень важно не смотреть в это время на продавца или на толпящихся покупателей, но нужно почувствовать, смотрит ли на тебя в это время кто-нибудь. Люди напирают на прилавок, ты вежливо даешь им пройти вперед, постепенно отодвигаясь от того места, где взял книгу.

И, наконец, если твой взгляд не встретил улыбающихся глаз продавца или внимательных и жадных глаз покупателя по соседству, ты медленно поворачиваешься и выходишь из магазина. Книга уже лежит в твоем кармане или под полой пальто.

На улице идет снег. Слегка усталый, ты вдыхаешь дым сигареты и чувствуешь, как запах улицы мешается с табачным дымом у тебя в легких.